обошлись, она же ему рассказывала, он не может не помнить! Да и вообще… Как он может вообще это говорить?
– Я… Я имела на это право, Лева… К тому же Вике не надо об этом знать, ты сам это прекрасно понимаешь! Ведь она и про тебя тогда все узнает! Она же тебя считает родным отцом, Лева, ты что!
– Да все равно она бы когда-нибудь узнала правду… Она уже взрослая, и эта правда для нее уже не имеет такого значения… как раньше.
– Ты и в самом деле этого хочешь, да? Чтобы Вика узнала?
– Да какая разница, хочу я или не хочу… Я ж тебе объясняю – это уже не так важно!
– Что – не так важно? Отец или не отец – не так важно?
– Ой, не придирайся к словам, Ирина! Ты прекрасно понимаешь, что я тебе хочу сказать! Люди тебя долго искали, хотели внучку увидеть… У них горе, единственный сын умер… Ну что ты уперлась как камень, который не сдвинуть с места? Что плохого в том, если у Вики будут родные бабушка и дедушка?
– Что плохого, говоришь? А ты помнишь, как эти бабушка и дедушка со мной обошлись? Что они мне советовали сделать с еще не родившейся Викой? Они ж хотели, чтобы я ее просто убила! Не помнишь этого, да? А я помню, я все это пережила… И как Анна Николаевна меня на порог не пустила… А я хотела только на пять минут зайти, ребенка покормить…
– Ну, не утрируй, пожалуйста. Тогда Анна Николаевна другими соображениями руководствовалась, ее можно понять.
– Понять?! Ты это о чем сейчас, Лева?
– Да успокойся, Ирина! Столько лет прошло, можно все обиды давно забыть! Простить и забыть! А ты…
– А я не могу простить. Не получается у меня, понимаешь? Не могу, не могу… И мне даже странно, что ты завел разговор об этом!
– Да, завел! Потому что ты не отдаешь себе отчета, что делаешь! Ты же собственной дочери сейчас вредишь, Ирина! Сама судьба ей сейчас дает другие возможности… Эти Морозовы весьма обеспеченные люди, я узнавал…
– Ах, ты узнавал, оказывается!
– Да, узнавал! И что в этом такого? Ради Вики и узнавал! И ты тоже… Ради дочери можешь свои обиды забыть!
Она хотела ответить, но вдруг услышала, как в прихожей хлопнула дверь – Вика вернулась. И глянула на Леву испуганно, прижимая палец к губам – тихо, мол, молчи… Молчи, прошу тебя, ради бога…
Лева только плечами пожал недовольно. На этом их разговор и закончился. И вечер прошел как обычно. Хотя и не совсем обычно, если честно… Чувствовалось, как сквозит меж ними троими ветерок недопонимания и недоговоренностей, обиды и недовольства. И ничего с ним поделать уже нельзя…
Через пару дней она вернулась с работы домой и увидела странную картину – Лева сидел за столом и с горящими глазами перебирал какие-то папки, открывал одну за другой, доставал из них бумаги, всматривался пронзительно. Увидев ее, проговорил быстро:
– С антресолей сейчас достал… Как хорошо, что я все сохранил, что не выбросил во время ремонта! Главное, я все помню… Будто вчера с этими бумагами работал… Это ж моя тема, родненькая! Ничто так не мучает ученого человека, как незавершенная тема исследований…
Она смотрела на него молча, ждала пояснений. Откуда вдруг в нем такая живость взялась? И глаза эти горящие… Неужели кто-то его темой заинтересовался? Но ведь столько лет прошло, как лабораторию в НИИ закрыли… И самого НИИ давно нет. Что такое случилось-то?
Лева будто услышал ее мысли, пояснил быстро:
– Ты представляешь, этот Морозов сам меня нашел… Тот, который к нам приходил, помнишь? Родной дедушка Вики.
– Помню, как не помнить… И что?
– А то, что он моей темой заинтересовался! Обещал устроить меня на предприятие, где будут востребованы мои разработки! Я снова смогу заняться любимым делом, представляешь, Ирин? Он даже и финансирование под мою тему обещал выбить… Или сам выступить инвестором… Без разницы, в общем, откуда придет финансирование! Он все сделает, он сам обещал! Я думаю, ты не будешь против, правда?
– Против чего? Против финансирования?
– Ну что ты ерничаешь, ей-богу… Нашла время… Не против финансирования, конечно, а против того, чтобы эти Морозовы с Викой общались…
– Значит, ты… ради денег этого хочешь, да? Ты готов на все ради денег?
– На что – на все, Ирин? Ну зачем ты… Зачем ты так со мной? Ты ж меня знаешь…
– Выходит, что не знаю. Или ты… Ты хочешь, чтобы я…
– Ну? Ну, договаривай, что ты хочешь сказать!
– Ты хочешь, чтобы я в благодарность за то, что спас меня тогда… Что женился, что Вику удочерил…
– О боже, какие дебри, Ирина! Что ты сейчас несешь, услышь себя! Лучше о дочери подумай! Ведь это все и ради нее тоже… Ради ее будущего! Пусть хоть она живет лучше нас, не считает копейки от зарплаты до зарплаты! Пусть у нее будет другая жизнь! Да этот Морозов на все готов, даже про мою тему узнал… И готов мои разработки финансировать… А ты…
– А я дочерью не торгую, Лева. Это моя дочь. И я думала, что и твоя тоже.
– Да ладно, не надо пафоса, Ирин! Ты просто своей обиды забыть не можешь, вот и все! Зациклилась, расстаться с этой обидой не можешь, ведешь себя как упертая эгоистка. Как мазохистка, в конце концов!
– Да, наверное, я мазохистка, ты прав… И по-другому прочувствовать все это не могу, да… Я прекрасно помню, как сидела на той скамье под дождем с новорожденной Викой на руках. И если б не ты… И не надо, не трогай сейчас мою боль, пожалуйста, Лева. Она от этого только сильнее болит…
– Да я все понимаю, Ирина, я все понимаю. Только одного не могу понять. Неужели не можешь переступить через свой сладостный мазохизм?
– Почему же… сладостный?
– Да потому! Ты же упиваешься им, признайся! И ситуацией сложившейся упиваешься! Морозовы готовы на колени перед тобой встать, всяческие пути для примирения ищут, а ты… Вся такая гордая и праведная, да? Дочерью не торгую! Еще раз прошу тебя, Ирина, подумай о дочери… В правильном направлении подумай, сумей переступить через себя! Ну, хочешь… Хочешь, я сам ей скажу, что я не родной отец? Прямо сегодня скажу…
– Нет! Нет… Не надо… Я лучше сама… Если все так, то я сама… А мне ты ничего не хочешь сказать, Лева? Может, как раз пора все мне рассказать?
– Нет…
