"Ну, здравствуй, моя самостоятельная жизнь", улыбнулась я суетящемуся муравейником городу. Тот ответил возмущённым окриком велосипедиста, едва не наехавшего на мою сумку. Вот и поздоровались.
Особо торопиться было некуда, я неспешно побродила по спящим улочкам и скверам, поглядела на окна доставшейся от матери квартирки. В них пол ночи горел свет и из-за приоткрытой форточки слабо доносился детский плач. Нынешним её постояльцам было явно не до моих проблем, да и заплатить неустойку, при всём желании было нечем. Так, скрутившись на деревянной лавочке, я и задремала.
А утром меня разбудила пожилая женщина в оранжевой жилетке. Быстро приметив потрёпанный веник в её руках, я поразилась собственному везению, чём немедленно с ней и поделилась. Тётя Валя оказалась на редкость отзывчивой и самолично повела меня к начальнику своего участка, представившемуся просто – Валера. Сальным взглядом тот с ходу напомнил мне Глеб Петровича, что не прибавило особой радости к знакомству, однако комнатушка, выделенная в сыром подвале, которую мне предстояло делить с тётей Валей, сразу погасила вспыхнувшую было неприязнь. Не в том я была положении, чтоб носом крутить.
Двор мне выделили один из самых больших – четыре девятиэтажных дома. Территория щеголяла круглосуточной забегаловкой с надписью "Рай" на проржавевшей вывеске, основным моим "проклятьем", ибо являлась местом ночных бдений местных алкашей. Естественно никакого рая там не было и в помине. Его можно было узреть, разве что перебрав самопала, продаваемого по заниженной цене из-под прилавка. Но любителей дешево отдохнуть этот факт нисколько не отпугивал, так что мне приходилось просыпаться ровно в пять утра, чтоб до самого обеда выметать стекло от разбитых бутылок и, наперекор усилившимся ветрам, собирать в большие кучи палую листву.
Как-то раз в нашу скромную обитель наведался надушенный как клумба Валера, с коробкой вишни в шоколаде. Мы с тётей Валей дружно отказались от внезапного презента. Она, сославшись на сахарный диабет, а я просто отрицательно замотав головой. Уточнять, что у меня аллергия на похотливых козлов, прикидывающихся душками, в тот раз показалось мне неуместным. Но визит этот, пусть и короткий, осадочек оставил тяжёлый, если не сказать тревожный, впрочем, я очень скоро о нём забыла.
Чтоб скорее начать мало-мальски приличную жизнь, нужно было накопить на съемную квартиру. Поэтому вечерами я подрабатывала в той самой забегаловке официанткой. На носу была зима и вовремя очищать дорожки от снега с моей комплекцией, при условиях хронического недосыпа представлялось чем-то из области фантастики. Нужно было поторапливаться, но копейки, что я получала, улетали то на еду, то на бытовые мелочи, то на лекарства. Промозглая осень терзала мой ослабший организм жестокой простудой. Не знаю, сколько ещё мне бы пришлось копошиться в листве, засыпая в провонявшем плесенью подвале, если бы не один резко выбивший меня из колеи случай.
В ту ночь лил сильный дождь, безжалостно хлестая редкие листья деревьев. Опутавшая город тьма казалась такой же беспросветной, как и всё моё существование. Тряпичные кеды, которые давно было пора сменить на отсутствующие в моём гардеробе ботинки, промокнув, противно чавкали при каждом новом шаге. А зонт, прощальный подарок тёти Вали (она на днях уволилась) проиграл неравную войну порывистому ветру и болтался в руке бесполезным каркасом, удерживаемым из чистого упрямства. Я только отработала свою последнюю в "Раю" смену и, прихватив на утро списанную булочку, да пакет кефира спешила домой, чтоб провалиться в сон, предварительно выпив порошок от простуды.
Меня уволили, повесив счёт за разбитую одним из посетителей витрину. Видите ли, не нужно было злить перепившего забулдыгу, усомнившись перед собутыльниками в его платежеспособности. Оскорблённый до глубины души неадекват, в знак протеста швырнул в меня металлическим стулом, но по-пьяни немного не рассчитал траекторию и угодил прямиком в стекло. Денег при нём едва хватило расплатиться за заказ, поэтому администрация, в лице изворотливого Давида, не растерялась и повесила счёт на меня. Средств накопленных за пару месяцев работы аккурат хватило бы, чтоб расплатиться, но я из принципа не собиралась этого делать. Ладно и впрямь всё случилось бы по моей вине.
В узкой комнатке без компании смешливой тёти Вали было непривычно и одиноко. Вновь подскочившая температура свалила меня в сон чуть ли не с порога, поэтому, заслышав спросонья настойчивый стук в дверь, я как-то не додумалась поинтересоваться, кому я вдруг могла понадобиться в самую полночь.
– Кира, красавица, а вот и я! – ввалился внутрь Валера, обдавая сивушным перегаром. – Валя твоя тю-тю... укатила, а я тут как тут, пришёл скрасить твой... этот, как его... досуг. Вот!
– Шли бы вы лучше заборчик у детской площадки красить, – прохрипела я, тщётно пытаясь продрать слезящиеся глаза. Хорошо раздеться по возвращению не успела, так и легла в промокших толстовке и джинсах.
– Грубишь, неблагодарная? – пожурил меня мужчина, захлопывая дверь ногой. – Между прочим, я только пальцами "щёлк" и ракетой вылетишь отсюда прямиком в свой Зажопинск или откуда ты там, бродяжка, родом. Так что не кочевряжься. Ложись и отрабатывай мою доброту.
– В другой жизни, – мигом взвилась во мне решимость, задвинув подальше сонливость вместе с жаром. Со времён жизни в "Золотке" отношение к принуждению во мне не изменилось: я лучше сдохну, чем позволю какому-то хмырю над собой надругаться... или убью.
– Гордая, да? – грязно ухмыльнулся Валера и, стремительно сократив между нами расстояние, завалил на протестующе скрипнувшую койку. – Ничего, воспитаем...
Мясистые губы прошлись по тыльной стороне ладони, которой я попыталась оградиться от его омерзительных посягательств. Удушливым валом накатили воспоминания пережитого в детдоме. Хоть Валера и являлся здоровенным детиной, до Митиной прыти ему было далеко. С тем, не нащупай я стакан, ни за что не справилась бы. Это и сослужило мне добрую службу. Скорее на уровне инстинктов, чем преднамеренно ударила коленкой в пах, что дало мне немного форы. Оттолкнув взвывшего начальника, подорвалась к двери, схватила сброшенную в углу сумку с документами и во всю прыть припустила, куда глаза глядят. А глядели они во всех неприятных ситуациях в сторону так и не отреставрированного кинотеатра.
Дождь к моменту моего там появления стих, но от этого было, ни горячо, ни холодно. От жара из насквозь промокшей одежды поднимался пар. Или, может, то было игрой моего воспалённого высокой температурой воображения? Не знаю, утверждать не берусь. И боль скрутила разрывающая, адская, стоило вспомнить, как на этом же месте сладко и легко срывалась ложь, с манящих губ моего Беса. Он обещал найти меня, а сам на второй же день забыл. Подарил, как надоевшую бейсболку, в которой приносил черешню. Сколько раз, надев её, я прибегала сюда, чтоб впустую прождав его на крыше, крутиться ещё столько же у сетки, убеждённая, что он просто опаздывает?
Неудачница.
Говорят, нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Зато встрять в ту же смердящую канаву, по-видимому, можно сколько влезет. По крайней мере, это точно про меня. Невезенье всю печень изъело прожорливой хмарью. Вдруг навалилась слабость. Я пошатнулась, испуганно взмахнула руками, и, потеряв равновесие, соскользнула ногами со скользкого заграждения. К счастью, в обратную сторону, прямиком в чьи-то крепкие руки. Хоть в чём-то мне улыбнулась удача.
Знакомство с братьями Майоровыми получилось запоминающимся, но неприглядным. Поймавший меня Димка сперва растерялся под натиском моих слёз и обвинений, попытался успокоить объятиями, чем вызвал ещё большую истерику. Подключился Стас, который, не робея, влепил мне хорошую затрещину и, взвалив на плечо, отнёс в машину. На заднем сидении, кутаясь в удачно завалявшийся в багажнике плед, я долго приходила в себя, отогреваясь между расслабленными телами угашенных в хлам парней.
