— Куда выше? — удивляюсь я, и Ванька топает на балкон, не застекленный, с железной лестницей, уходящей на чердак.
— А мы оттуда куда выйдем? — я с сомнением смотрю на лестницу, оценивая ее хлипкость и общий уровень опасности. Зашкаливающий, на мой взгляд. Хотя, с другой стороны, оставаться здесь тоже опасно…
— Выйдем, — кивает Ванька, бесстрашно взбираясь по лестнице, — давай, не тормози.
Делать ничего не остается, реально тормозить нельзя сейчас, потому следую за Ванькой, прямо через окно чердака.
Спрыгиваю на бетонные перекрытия и оглядываюсь, невольно раскрывая рот. Пространство, довольно значительное, все сплошь уставлено кадками с растениями. Зелеными, прекрасно себя чувствующими сейчас, с вполне однозначными, очень даже узнаваемыми листьями…
Причина коматоза Паши становится понятна.
Ванька, привычно закрыв окно, топает к выходу с чердака, тихонько комментируя:
— Тут можно через крышу в любой подъезд пройти, сейчас до крайнего доберемся и все, нас и не увидят. Машину они же у подъезда, наверно, оставили?..
— Ага… — я догоняю Ваньку, спрашиваю, — слушай, а ты в курсе, что это?
Он косится на меня опять невероятно по-взрослому, с усталой снисходительностью. Кивает.
— Но… Ты же понимаешь, что это противозаконно? Его посадят…
— Кто? — усмехается Ванька, — те менты, что за долей приезжают каждый месяц?
Больше вопросов я не имею, просто молча топаю рядом с Ванькой, размышляя, в какой момент мой мир, который я и без того считала довольно сложным, стал еще сложнее?
Ванька же, покосившись на меня опять, считает нужным пояснить:
— Пашка нормальный, вообще-то… И мне помогал баблом пару раз, когда в себе был…
Я это не комментирую, оставляя при себе мнение о “доброте” наркодилера. Это сейчас у него трава, а потом пойдут в ход другие вещества, более дешевые в изготовлении и убойные по составу. Я навидалась “солевых” в своей жизни, знаю, за какой срок человек, использующий их, превращается в биомассу.
И вполне однозначное соседство Ваньки прогнозирует его вполне однозначное будущее…
Злобно сжимаю губы. Нет уж! Обломитесь!
Это, конечно, не мое дело и чужой ребенок, и вообще, всех не спасешь и стоит ли начинать…
Но почему-то именно сейчас, на этом пыльном чердаке, невероятно ясно осознается, что, если я не вмешаюсь, причем, даже не в эту конкретную ситуацию, тут-то без вариантов, по полной программе уже вмешалась, а вот вообще, в жизнь одного конкретного чужого ребенка… Если оставлю все, как есть, продолжу вялотекуще , серединка-наполовинку, что-то делать и не делать… То вот этого Ваньки, веселого, смелого, доброго, такого еще по-детски чистого и в то же время слишком уж взрослого… Его не станет. Год-два — и не станет! Потому что некому помогать, кроме соседа-наркомана, в будущем, наверняка, способного легко подсадить на дозу. Это — самое логичное и, значит, самое реальное развитие событий.
— Все, спускаемся, — командует Ванька, ныряя в проем, я за ним, и через мгновение мы уже бежим по лестнице вниз, притормаживаем у дверей, аккуратно оглядываемся, выскальзываем из подъезда и со всех ног несемся прочь в сторону оживленной улицы.
Заворачиваем в один проулок, второй, потом — через дорогу, в гостеприимно открывший двери троллейбус.
И только там, упав на дермантиновые сиденья, выдыхаем.
Ванька хмурится, провожая взглядом скрывающийся за поворотом дом, а я успокаивающе шепчу:
— Не волнуйся, вряд ли они что-то ей сделают… Она же спит, сейчас не разбудить…
Ванька прикусывает губу, кивает, отворачиваясь от окна. Переживает за мать. Я тоже места себе не нахожу, но, с другой стороны, пришельцы реально вряд ли что-то ей сделают. Там же все видно, что без вариантов разговаривать и никакой информации… А просто так жестить… От этого никто не застрахован, конечно, но им тоже не нужно лишнее внимание. И без того шум подняли на весь город… Если я , конечно, правильно понимаю ситуацию вообще. Оставаться нам в квартире Ваньки смысла никакого не было, они могли запросто, не достучавшись, взломать дверь или засесть в засаду, странно, что до сих пор этого не сделали… Так что чудом мы ускользнули, конечно. А вот что теперь делать? Возвращаться в домик Иваныча? И опять к точке, с которой все началось?
Нет, просто сидеть и прятаться, не зная, что происходит, не вариант. Моя работа, мама Ваньки, да и вообще…В полицию бы… Логичнее всего. Но страшно. Где гарантия, что нас тупо не заберут там и не выдадут тем самым ребятам, что так заморочились поиском?
Черт! Все же, Хазаров был бы неплохим варинтом, если б не был такой отмороженной сволочью, конечно!
Но думать об этом смысла нет, попробовали, не получилось — проехали, значит.
Я смотрю в окно на пролетающие дома, на горящие фонари вдоль дороги, вечер уже, глубокий, спать скоро пора… Может, утро вечера мудренее?
— Поехали к Иванычу, Вань, — вздыхаю я, — поедим, решим, что дальше делать…
Ванька кивает, невольно сглатывая при разговоре о еде, а я, заметив это, опять себя ругаю. Выпустила из виду совершенно, что тут под боком растущий организм, сама-то привыкла по суткам не есть, если в запаре, а ребенку нужно постоянно полноценное питание!
Мы меняем маршрут, доезжаем до домика Иваныча, и там я использую весь свой хозяйский навык, чтоб приготовить хотя бы какую-то еду. В принципе, это не особенно сложно: у Иваныча есть картошка, соленья в погребе под домиком, посуда и вполне работающая плитка, так что через час мы, довольные и сытые, сидим на крыльце домика и смотрим на темный заборчик, окружающий участок. Говорить и думать не хочется, волнения сегодняшнего дня, такого длинного и бестолкового, догнали нас, все же, выдавив все силы.
Ванька приваливается к моему плечу, сопит еле слышно, грызет травинку.
— Как думаешь, они там еще?
Я понимаю, о чем он спрашивает, и ответа нет, потому просто пожимаю плечом неопределенно.
— Я завтра позвоню Мишке…
— Кто это?
— Одноклассник… У которого я в игрушку резался… Пусть сходит посмотрит…
— Не думаю, что вмешивать сюда еще кого-то, хорошая идея… А если они там? Поймают, начнут спрашивать… Или ударят, не дай Бог?
Ванька сопит, признавая мою правоту.
— Нет, давай завтра я наберу Диме. Он поможет. Ну, или хотя бы расскажет, что там на работе…
— Не надо этому уроду…
— Почему уроду? — удивляюсь я, — он не урод совсем… И вообще… Нельзя так про взрослого человека говорить.
— Потому что сам тебя бросил, а сам пялится все время!
Я ловлю нехилый шок сразу по нескольким причинам: Ванька в курсе, что у меня были отношения в Димой, он почему-то считает, что Дима меня бросил, и вообще… Ребенку десять лет! Какая наблюдательность и осведомленность!
— Это откуда ж ты знаешь про нас с Димой?
— Да все знают, — усмехается он, — и сменщица твоя болтала, что Димка тебя кинул, потому что страшная и вся в татухах, а баба должна быть белая и гладкая… А я ей сказал, что белые и гладкие бывают свиньи, а у девушки не в этом красота…
— А-а-а-а…
— А она сказала, что я — дурак и ничего не понимаю, а я сказал, что она сама дура, и Дима этот хряк педальный, дальше носа своего не видит, и потому пусть таких, как она, свиней тр… То есть, обхаживает… А в твою сторону пусть даже не смотрит!
Я все это время сижу с раскрытым в шоке ртом, даже не представляя, как регировать.
А Ванька, сделав паузу для того, чтоб выкинуть изжеванную травинку, торжественно и мрачно договаривает:
— Я вырасту и сам на тебе женюсь.
Все. Концерт окончен. Занавес.
Глава 26
— Ань, я тебя, конечно, прикрою, но это никуда не годится… У меня свои планы, так не делается… — голос сменщины занудно рвется из динамика, заставляя меня морщиться и , в итоге, прервать ее:
— Зой, я тебя хоть раз просила? И сколько я тебя выручала?
Зойка замолкает, видно, все же совесть не до конца убита, потом вздыхает:
