Конечно, они разговаривали каждый день. Вика для того и купила не только Витьке, но и себе самые дорогие гаджеты, чтобы этому не мешали хотя бы технические помехи. Совершенное творенье Стива Джобса, лежащее в кармане, вызывало у нее восхищение именно потому, что приближало к ней сына каким-то очень естественным, само собою разумеющимся образом. Ей нравилось, что где-нибудь посреди Москвы вдруг может появиться перед нею Витькино лицо и зазвучать его голос.
Но и это не восполняло ее отчаяния и горя.
Она давно уже поехала бы к нему, деньги на это у нее постепенно появились, и становилось их все больше. Но поездка означала бы, что к нужному времени у нее не окажется денег достаточно, чтобы оплатить следующий год Витькиной учебы. Вика рассчитала накопление буквально по дням, и этот расчет приводил ее в ужас, потому что, как она ни старалась, работая без выходных, возможность за год собрать нужную сумму все же была неочевидна.
Когда Вика об этом думала – обычно ночами, перед рассветом, – холодный пот прошибал ее, и мокрой становилась подушка.
Она гнала от себя эти мысли. Она научилась гнать от себя все ненужные мысли с той минуты, когда поняла, что ничего не изменит в окружающей жизни и единственное, что она может сделать, – это перестать думать вообще, и это последний оставшийся ей способ не сойти с ума.
Хорошо хоть Люда бывала в Оксфорде часто. Она сговорилась все-таки с мужем: жить в этой Англии дурацкой не буду, но ездить – ладно, раз в две недели. И вроде бы не могла она сообщить о Витьке ничего такого, что Вика не знала бы от него самого, но взгляд со стороны, тем более такой приметливый, как у Люды, оказывался полезен.
Люда замечала, носит ли Витька шарф – сам он не обращал на это внимания, как ни старался, – вовремя ли отправляет в стирку носки, не завален ли его шкафчик каким-нибудь хламом и не шмыгает ли он носом. К тому же она умела, несмотря на свой хромающий английский, выспросить учителей и домашних воспитателей обо всем, что имело отношение к жизни ее сына, а заодно и Викиного, к тому же участвовала в частых школьных сборищах, призванных сплотить родителей и учителей, сделать их одной большой семьей. Эти слова, правда, вызывали у Люды хохот: она была уверена, что англичане только притворяются заботливыми, на самом же деле рады и счастливы, что хотя бы частично избавились от геморроя, связанного с детишками подросткового возраста. Это было ей очень понятно: она и сама отправила Макса в пансион именно из этих соображений. На собрания она ходила исправно и была в курсе всех школьных дел не из интереса к воспитанию, а из здорового природного любопытства.
Еще Люда возила Витьке обожаемую им мамину шарлотку – единственный пирог, который Вика умела печь, – а однажды сказала, что неплохо бы сварить детям съедобный суп вместо той британской бурды, которую им дают в школьной столовой. Мысль о том, чтобы везти в Англию суп, показалась Вике дикой, но Люда не находила в этом ничего странного.
– А что такого? – пожала она плечами в ответ на Викино недоумение. – Привезу в контейнере, плитку электрическую с собой возьму, в «Рэндольфе» разгорею и прям в кастрюльке отнесу.
Именно так она и поступила – мальчишки были в восторге. Правда, на третий или четвертый раз суп у нее в багаже разлился, и ей пришлось выливать его из чемодана в туалете аэропорта Хитроу под осуждающими взглядами филиппинских уборщиц, на которые она, впрочем, не обращала ни малейшего внимания.
Вика ахала, когда Люда все это ей пересказывала, та же если чему и удивлялась, то лишь Викиному удивлению.
– Ты-то чего ахаешь? – не понимала она. – Сама же такая.
– Какая? – переспросила Вика.
– Склонна к нестандартным решениям, – с ученым видом объяснила Люда. – Скажешь, нет?
Люде были известны подробности Викиной оксфордской затеи, поэтому сказать «нет» Вика не могла, это было бы неправдой.
– А вообще, – сказала ей однажды Люда, – расслабилась бы ты уже, а? Все в порядке. Малец в Англии учится. Могли мы с тобой в детстве про такое мечтать?
Вот уж Вика в детстве не только не могла мечтать о том, чтобы ее сын учился в Оксфорде, – она и о существовании Оксфорда не знала. И в общем, Люда была, конечно, права…
– Он скучает, – сказала Вика.
– С чего ты взяла? – пожала плечами Люда. – Некогда им там скучать. У них же минуты свободной нету. Ей-богу, чуть только свободная минута – им раз, и кружок рисовально-кувыркальный какой-нибудь. Ни дурака повалять, ничего. Я б повесилась, честное слово.
– Все равно он обо мне скучает, – покачала головой Вика. – Я чувствую.
– Это ты по нему скучаешь, вот тебе и мерещится, – заметила Люда. – Я и говорю: расслабься, мать. Мужика себе заведи. Ты фригидная, что ли? У меня такое впечатление, что мужчина у тебя был один, Витькин отец-производитель.
– Почему же? – усмехнулась Вика. – И после него случались.
– Ну и?..
– Ну и я с ними рано или поздно расставалась. То есть скорее рано, чем поздно.
– А почему? – с интересом спросила Люда. – Можешь объяснить?
Она постоянно повторяла, что Вика – женщина-загадка. Неудивительно, что ей были интересны Викины отношения с мужчинами. Да и уроки какие-нибудь полезные хотела извлечь, может. Люда напоминала Вике мамашу Татьяны Лариной – так же умела супругом самодержавно управлять, и точно так же дела у нее шли на стать.
А от Вики в смысле уроков управления мужчинами пользы быть не могло.
– Не знаю, – пожала плечами она. – Мне с ними очень быстро становилось скучно.
– Ой, ну не могу я от тебя! – расхохоталась Люда. – Мужчина тебе что, аниматор?
Она была права. Вика и сама понимала, что такое объяснение – скучно, мол, становилось – уместно давать девочке подросткового возраста, а не ей. Но что с этим поделаешь? Можно научиться уступать друг другу – да, взрослые люди должны это уметь. Можно прощать друг другу слабости, мелкие и даже не очень. Но как приспособиться к тому, что тебе скучно с человеком, которого ты видишь каждый день? Как научиться с ним при этом жить? И, главное, зачем, чего ради этому учиться? Тратить свою единственную жизнь на совершенно постороннего человека – какая в этом мудрость?
– А вот с одним мне не скучно было! – вспомнила Вика. – Он веселый был и умный. И, кстати, аниматором как раз и работал. Я с ним в Греции познакомилась, в отеле.
– Он грек, что ли, был? – спросила Люда.
– Нет, он был из Челябинска. Подработать приехал. Ну и вышел у нас с ним типичный курортный роман. Потом он мне весь ящик любовными письмами заспамил. А потом ко мне в Крамской приехал.
– И что? – заинтересовалась Люда.
– На работу устроился, на ГЭС. Месяц поработал – в таксопарк перешел. Потом и оттуда уволился. Денег ему на жизнь хватало, он в Челябинске квартиру сдавал, а на себя и Витьку я и сама зарабатывала. Витьке семь лет тогда было, он спрашивает: дядя Женя, а почему ты на работу не ходишь? А тот ему отвечает: сейчас в мире новая концепция. Тут и я заинтересовалась. Какая же, говорю, новая концепция на этот счет явилась в мир? А теперь, говорит, достаточно одного процента рабочей силы и ресурсов, чтобы обеспечивать для всех людей их основные потребности. И в работе на износ, говорит, нет смысла для общества, наоборот, если все начнут меньше работать, то не будет безработицы, потому что на одно рабочее место можно будет брать двух или даже трех людей.
