– А я, Ген, с мужем развожусь, представляешь? – произнесла Ольга тихо, опустив плечи. – Ты извини меня за грубость, но сам понимаешь мое состояние.
– Да, Оль, конечно, понимаю, – торопливо закивал головой Гена. – Ты это… Груби мне, если хочешь. Сколько тебе надо, столько и груби. Я ж понимаю. И не зови меня Геной, как-то неправильно звучит. Зови Генкой, как младшего брата. А с младшими братьями сестры обычно, знаешь, не церемонятся.
– Хорошо, Ген… Генка. И правда, лучше звучит…
– Во! Молодец! А теперь говори, чего разводишься-то?
– Он мне изменил, Ген. Генка.
– А, понятно… А я думаю, чего ты так болезненно реагировала, когда я про себя, про Маришку… Не понял, дурак. А он что, перед тобой это… Ни разу не раскаялся, что ли?
– Хм… Слово какое смешное – раскаялся. Раскаиваются перед богом, Генк, а у женщины прощения просят. Кто-то прощает, а кто-то ну никак…
– А ты, значит, никак.
– А я никак.
– Ну и зря. Одной-то, думаешь, лучше?
– Нет, не лучше. Одиночество вообще ужасная вещь, особенно если у тебя близких никого нет… Дочка моя выросла, замуж выскочила, сама скоро родит.
– Ну, так бабкой будешь, значит! Уже не одиночество! Как загрузят внуком по самую макушку, мало не покажется!
– Не, Генк. Там и без меня есть кого загрузить. Нет, дети всегда в свою жизнь уходят, ими одиночество не разбавишь. За них цепляться нельзя, это уж какой-то дурной родительский эгоизм получается. Ладно, чего мы о грустном?.. Я лучше подремлю, Ген, сморило меня что-то. Не выспалась, наверное.
– Ага, давай… Спинку сиденья откинь назад. Я окна закрою, чтобы в салоне тихо было. И радио выключу.
Заснула она и впрямь на удивление быстро. Даже сон короткий приснился, будто сидит на крыльце бабушкиного дома в Сосновском, ест теплую горбушку хлеба и запивает молоком. А из окна на нее смотрит бабушка, молодая совсем… Она ей машет рукой – иди сюда, бабушка, ко мне! Но бабушка лишь поджимает губы, качает головой так, будто сердится. А потом совсем исчезает. Она вскакивает, кричит – бабушка, бабушка! И молоко из кружки льется прямо на землю…
– Оль, Оль… Проснись, чего ты? – вытащил ее из дремоты беспокойный голос Генки.
– А? – выпрямляется она на сиденье, моргая спросонья глазами. – Чего, Ген? Приехали уже?
– Нет, еще где-то с полчаса ехать. Просто ты плакала во сне, я испугался.
– Так уж и плакала прям? Я вообще никогда не плачу, к твоему сведению. Не умею даже.
– Ну, может, не плакала… Может, стонала… И губы дрожали. И лицо такое было…
– Не придумывай. Где моя сумка? А, вот она… Мне надо бабушке срочно позвонить.
Долгие томительные гудки прервались тревожно сонным бабушкиным голосом:
– Ольга, что случилось?
– Ничего… Доброе утро, бабушка.
– Ты звонишь, Ольга, чтобы пожелать мне доброго утра?
– А что такого?
– Да ничего. Просто странно. Ты же знаешь, что я в последнее время поздно просыпаюсь, ночью у меня бессонница.
– Ой, извини… Я забыла… Разбудила тебя, да?
– Ладно, ничего. Все равно пора вставать. Сегодня суббота, ты приедешь?
– Нет, бабушка. Может, завтра приеду, в воскресенье. Я тебе позже перезвоню. Еще раз извини…
Генка усмехнулся, когда она нажала на кнопку отбоя:
– Эка у вас все… Культурненько. Все извини да извини. Хорошо тебя бабушка воспитала, да?
– Ничего, не жалуюсь.
Ольга прикусила губу – опять у нее грубовато получилось. Нет, а чего он лезет со своими комментариями? Хотя – пусть лезет… Главное, с бабушкой все в порядке. А то снится тревога всякая…
Какое-то время ехали молча. Постояли у переезда, ожидая, когда промчится по рельсам старенький, будто игрушечный паровозик. А дальше, аккурат за веселой березовой рощицей, открылся на контрасте унылый индустриальный пейзаж – серый бетонный забор, за ним пропыленные стены какого-то огромного производства с устремленными вверх трубами. Почему-то из труб валил дым всей палитры цветов – от нежного бело-пушистого до мрачного грязно-оранжевого.
– Ну, вот… Приехали почти, – констатировал Генка, окинув глазами унылый пейзаж. – Там, за цементным заводом, сразу Двуреченск начинается. Дядя Митя на окраине живет, у него свой дом…
– А ты ему позвонил, предупредил, что мы едем?
– Нет. А зачем? Так, врасплох, лучше. Мы же не просто так едем, нам надо информацию получить. Вот когда поедем праздными гостями, тогда и предупредим.
– Хм… Странная у тебя логика.
– Да какая есть.
– А вдруг он на работе, твой дядя Митя?
– Нет. Он на пенсии. Тем более, сегодня выходной. Точно дома должен быть.
Въехали в Двуреченск. Городишко оказался серым и неказистым, с редкими топольками на узких улочках. Но со всеми атрибутами современной жизни – мелькнули за окнами вывески салонов и клубов, и даже один «супермаркет» из-за поворота выскочил. Нет, ну почему обязательно супермаркет? Судя по размерам, даже на минимаркет не тянет. Или охота, чтоб все как у «больших» было? Куда конь с копытом, туда и рак с клешней?
Долго ехали по улице частного сектора, проваливаясь в колдобины под аккомпанемент Генкиных «ё-моё» и «блин-зараза». Наконец, остановились у справного дома, двухэтажного, с островерхой крышей. Генка долго сигналил, потом выскочил из машины, пошел навстречу показавшемуся из калитки грузному небритому мужику в замызганной тельняшке.
– Здравствуй, дядь Мить! Принимай гостей со всех волостей!
– Здравствуй, племяш, здравствуй… Надо же, гость какой… Это ж какими ветрами тебя сюда занесло? Давай, давай, заходи… А это кто с тобой, что за краля? – оглядел с любопытством выскочившую вслед за Генкой из машины Ольгу.
– А это, дядь Мить, сестра моя, Ольга.
– Сестра? Кака така сестра? Откудова?
– Оттудова! – со смехом передразнил мужчину Генка. – Дай нам хоть водички попить с дороги, что ли… Потом все объясним…
– Да какой водички, племяш, бог с тобой! Сейчас мы стол накроем, самогонки из погреба достанем, все чин чинарём… Эвона, невидаль какая! Племяш в гости приехал, Васькин сынок! А я думал, уж и не свидимся никогда! Ну, проходите, гости дорогие, проходите!
Развернувшись тяжелым туловом, дядя Митя рыкнул куда-то в глубины усадьбы:
– Мария! Слышь, Мария! Гости у нас! Давай-ка, на стол накрывай! Все мечи, что в доме есть, племяш Генка приехал!
Мария оказалась маленькой улыбчивой женщиной, сунула Ольге для знакомства ручку-лопатку, предварительно обтерев ее фартуком. Потом спросила, ласково глядя в глаза:
– А может, вам на воздухе накрыть, а? У нас там, под грушей, стол есть, и скамеечки мягкие…
– Ага, давай лучше на воздухе, – распорядился дядя Митя, задумчиво оглаживая пивное пузо. – Денек вроде справный собирается, вот и посидим, с чувством, с толком, с расстановкой. Давай хозяйничай. Отведи гостью к столу, пусть посидит, отдохнет с дороги. А я пока племяшу хозяйство свое покажу…
