Стало нестерпимо стыдно. Не из-за того, что она говорила, гадостей от Раи я наслушалась в избытке, но сейчас, было особенно стыдно. За спиной стоял Глеб и с некоторым удивлением наблюдал этот спектакль. А ещё я взгляд его чувствовала и…
— Пойдём, — попросила я и, не дожидаясь его ответа, направилась к выходу.
Бегом спустилась по широким ступеням и остановилась, глупо озираясь, и не зная, в какую сторону дальше бежать. Глеб догнал меня и схватил за плечи.
— Эй, эй, ты куда собралась?
— Отстань, — всхлипнула я.
— Ты плачешь, что ли? Жень. Из-за этой крашенной стервы?
— Отстань, сказала. — Ладонью вытерла слёзы и попыталась выскользнуть из-под его руки. — Ты ничего не понимаешь…
— Может, и не понимаю, — не стал спорить он, — но стоять посреди улицы и реветь — глупо. Тебе так не кажется? Пойдём. Ты же домой хотела.
Я хотела домой, действительно, хотела. И была очень Глебу благодарна за то, что с вопросами не полез. Даже не смотрел на меня, видимо, чтобы не смущать. Я глядела за окно, на знакомые улицы, на огни, которых теперь в нашем городе ночью было в избытке и думала, почему же я такая дура? Почему снова промолчала, почему ни слова в свою защиту не сказала, почему к чёрту её не послала, в конце концов? Сколько можно чувствовать себя виноватой? Почему Димка своей вины перед женой не ощущает, а я за нас обоих переживаю и терплю. Почему Рая его давно не выгнала, раз ей так надоели его измены… и я.
Дома Глеб сразу отправился к холодильнику, а я ушла на крышу и присела на маленький топчанчик. На улице заметно посвежело, ветерок прохладный подул, и вскоре я почувствовала озноб. Зябко поёжилась и вздрогнула, когда хлопнула балконная дверь. Глеб принёс мне плед, я закуталась, а он уселся напротив и протянул мне тарелку с куском яблочного пирога.
— Не хочу, — отказалась я.
Мартынов лишь плечами пожал и откусил сам. Он жевал, я смотрела на тёмное небо, и оба молчали. Потом Глеб всё-таки спросил:
— Вина хочешь? Или ты не держишь алкоголь в доме?
— В холодильнике водка есть.
Он хохотнул.
— Серьёзная девушка. Налить тебе водки?
Я, наконец, оторвалась от своих мыслей и на него взглянула удивлённо.
— Зачем?
— Может, тебе полегчает?
— Глеб, я тебя прошу…
— Да ладно тебе расстраиваться. Что ты слёзы льёшь? Было бы из-за чего.
— Что ты знаешь о моей жизни?
— А что тут знать-то? Всё и так ясно.
— Неужели? — огрызнулась я.
— Я проницательный.
— Замолчи и катись отсюда. Дай помучиться в одиночестве.
Он дожевал пирог, вытер руки о кухонное полотенце, которое было перекинуто через его плечо, и сказал:
— А по какому поводу мучиться? Гордись.
— Это чем, интересно?
— Ну как… Мужа у этой стервочки увела. А у таких трудно что-то вырвать, они зубастые, вцепятся — и, считай, конец. А ты её за пояс заткнула, вот она и бесится.
— О Господи, великая мужская логика! Это не соревнование, Глеб!..
— Именно соревнование. Как же иначе? За ценный приз. Приз-то, кстати, ценный?
— Не твоё дело.
Он усмехнулся.
— Ясно… Ну, такие, как она, за неудачников замуж не выходят, так что, думаю…
— Ты заткнёшься или нет?
Глеб замолчал. Мы посидели в тишине, внизу шумели машины, а мы молчали.
— Иди спать, — сказал он, когда заметил, что я ещё плотнее закуталась в плед.
— А тебе не холодно?
— Нормально. Брось его.
— Что? — я непонимающе посмотрела.
— Если ты несчастлива с ним, если тебе сложно, тогда брось его. И мучиться не придётся.
— Всё так просто, да? — не удержалась я от язвительности.
Глеб уверенно кивнул.
— Конечно. Если радости никакой, а одни неприятности, то какой от них толк?
— Почему ты думаешь, что никакой радости?
Он странно посмотрел, а потом легко поднялся, и на меня уже взглянул с улыбкой.
— Действительно. Это тот мужик с фотографии? Презентабельный.
— Какой мужик? — нахмурилась я.
— На книжном шкафу фотография, я видел. С тобой в обнимку.
— А-а, — я от облегчения даже рассмеялась. — Нет, это дядя мой. Они с Сонькой в отпуске сейчас.
— А Сонька кто такая?
— Подружка моя.
— Как интересно, подружка с дядей, ты мужа уводишь… А говоришь, что в твоей жизни ничего не происходит.
Я разозлилась, как посчитала, совершенно справедливо, поднялась и подхватила края пледа, а на Мартынова взглянула с таким достоинством, словно была, как минимум, царственной особой.
— А кто тебе дал право говорить о моей жизни в таком тоне? — Глеб выразительно закатил глаза, а я заявила: — Я иду спать!
— Самое время, — согласился он и в спину мне поинтересовался: — Спокойной ночи?
— Иди к чёрту!
— Замечательное пожелание на сон грядущий, — вздохнул он.
Наутро мы с Димкой поругались. По телефону, то есть. Он позвонил рано утром, за что я уже на него разозлилась. Потому что почти до утра проворочалась с боку на бок, в ожидании его гневного звонка. Почему-то мне казалось, что он непременно позвонит сразу, как только узнает… а узнать, по моим предположениям, должен был сразу, как только мы с Раей расстались в ресторане. Но ничего этого не произошло, и отзвонился Калинин только утром. И сразу начал с обвинений. Я пыталась ему объяснить, пробовала перебить, но у меня, как всегда, ничего не получалось. А у Димки выходило так, что я чуть ли не предательница. Хотя, при чём тут — чуть? Совсем не чуть. Я вдруг, в один день, превратилась в коварную изменщицу. Кто бы мог подумать?
Димка всё спрашивал — кто он, кто он? А мои доводы и объяснения до него вроде бы и не долетали, я даже со злостью уставилась на телефон, который, кажется, работал только в одном направлении — я Калинина слышу, а он меня нет.
— Ты поэтому отказалась ехать в Москву? Потому что у тебя кто-то появился?
Я стояла на крыше, ветер дул в лицо, а я смотрела на серый, какой-то неприветливый этим утром город.
— Дима, ты меня не слушаешь… Это просто мой знакомый!
— С которым ты ходишь по ресторанам и обнимаешься у всех на глазах!
— И что? Я же с ним не целовалась у всех на глазах!
— Ева, ты меня удивляешь, — глухим, безжизненным голосом пожаловался Димка, а я вдруг усмехнулась, причём довольно громко.
— Правда?
— Да! Я здесь… я всё для нас делаю, ночей не сплю, можно сказать!..
— И чем же ты занят? — поинтересовалась я.
Повисла тяжёлая пауза, и я даже расслышала еле слышно играющее в трубке радио. Стало не по себе, и пока я пыталась придумать, как ситуацию разрулить, как попытаться Димке объяснить, а может и быстренько с ним помириться, Калинин заявил:
