– Правильно. А сейчас вам надо отдохнуть.
– Надо, но побродить по городу тянет. Здорово здесь. Дик, скажите, а вы смогли бы мне показать Нью-Йорк? Я понимаю, вы заняты, но вдруг будет минутка?
Дик внимательно посмотрел на Летти.
– Я хотел вам сам это предложить. Но боялся…
– Боялись? – Летти с недоумением посмотрела на него, а потом рассмеялась. – Ах да! Стив Майлз?! Отношения с ним?! Боже, кто же так сплетничал за моей спиной.
– Не знаю, – улыбнулся Дик.
Звонок раздался рано утром. Летти даже толком не проснулась, она схватила трубку, боясь, что это звонит мистер Лерой. «Он, наверное, плохо себя чувствует и переносит занятие!» – подумала она и по привычке прокричала:
– Да, слушаю!
– Скарлетт, что вы так кричите?! – на том конце провода раздался веселый смех Дика.
– Ох, простите, я думала, это мой мистер Лерой. Он глуховат, поэтому я стараюсь говорить громче.
– Тогда понятно. Летти, простите, если я вас разбудил, но мне не терпелось вам сообщить, что завтра у нас в театре премьера. Завтра мы показываем «Чайку» Чехова. Я играю Треплева. Мне очень хочется, чтобы вы пришли.
– О, это же здорово! Я так рада! Что же вы молчали, что репетируете в таком спектакле?! Это же классика. Дик, я с удовольствием приду.
– Вот и отлично. – В голосе Дика она услышала благодарность. – Я вам оставлю контрамарку на входе. Запишите адрес театра.
– Пишу. – Летти потянулась за карандашом и нацарапала на листке несколько строчек. – Мне кажется, что это недалеко от меня?
– Совершенно верно, Летти, вы можете дойти пешком.
– Договорились, я обязательно буду.
Летти положила трубку и, поразмыслив, опять забралась под одеяло. «Что-то я не помню ни одного здания, похожего на театр!» – подумала она, припоминая ту часть Бродвея, о которой говорил Дик. «Впрочем, я недостаточно хорошо все еще знаю». – Летти свернулась калачиком и стала думать, что она наденет на премьеру. Ей вдруг захотелось выглядеть роскошно – театр, премьера, почетные гости, успех. Все это превратилось в одну целую картинку, и у Летти забилось сердце. Она любила театр, и в детстве отец часто ее водил на спектакли. Потом она с матерью и теткой обязательно зимой бывали в опере. Летти вдруг подумала, что театр – это что-то очень семейное и очень праздничное. «Надо обязательно купить что-нибудь подходящее. У меня, конечно, есть приличное платье, но хочется новое. Все-таки премьера!» – Летти поняла, что больше не уснет, и стала собираться. Ей предстояло найти что-то красивое, достойное и не очень дорогое.
Выходя из дома, она уже представляла себя в чем-то воздушном, в чем-то похожем на облако. Но, увидев свое отражение в ближайшей витрине, рассмеялась: романтический стиль и она – вещи, плохо сочетающиеся.
Магазины Пятой авеню она обошла стороной – уж больно резали глаза цены, а Летти была девушкой рассудительной. «Здесь, похоже, можно найти вещи интересные и не такие дорогие!» – думала она и заходила в небольшие магазинчики, встречавшиеся на окрестных улицах. Так она добралась до Лексингтон-авеню, и перед ее глазами вырос универмаг «Блумингдейл». Летти, порядком озадаченная, что до сих пор ничего подходящего не встретила, зашла сюда.
На всякую женщину благотворно влияют ровный свет, ряды платьев, примерочные с льстивыми зеркалами. Умные магазины соблазняют нас по-умному – они не намекают, что одежда нас изменит, они убеждают, что мы достойны красивой одежды. Летти мало беспокоилась о своем внешнем виде: ей с детства внушили, что красота для женщины – это чистота и простота. Что себе можно запросто навредить украшательством. Сейчас, обходя с замиранием сердца универмаг «Блумингдейл», она все же поддалась соблазнам и, уже забыв, что дала себе слово найти платье, соответствующее своему возрасту и положению, бросилась рассматривать все, что блестело, переливалось и сверкало. Впрочем, посещение примерочной отрезвило. «Там будут знакомые Дика, его коллеги. Я не хочу выглядеть гранд-дамой. И не хочу быть девушкой с дискотеки. Я не хочу быть как эти местные девушки – платья в мелкий цветочек, оборки и кружева. И костюм, в котором ходят на работу, я тоже не хочу. Настоящее же вечернее платья, во-первых, будет неуместно, во-вторых, скорее всего, будет не по карману!» Она обходила отдел за отделом и ничего не могла себе подобрать. В конце концов после полутора часов она остановилась на двух вариантах. Первое – это было зеленое платье, прямое с узким пояском и аппликацией из золотых листьев на плече. Платье ей понравилось тем, что оно было оригинальным, с одной стороны, и не было громоздким – с другой. В нем было немного вечернего блеска, были лаконичная элегантность и необычный зеленый цвет. «Мне этот цвет идет», – подумала одобрительно Летти. Второй вариант был более вечерним – платье было длинным, из блестящего трикотажа бледно-бежевого цвета. Никаких украшений, никаких деталей, которые делали ли бы его вычурным. Но Летти больше всего понравилась ткань – она была настолько шелковистая, настолько тонкая и льнула к телу как вторая кожа. В примерочную Летти взяла оба платья.
– Вам идет этот оттенок зеленого. – Продавщица окинула ее взглядом.
– Спасибо, – улыбнулась ей Летти и примерила второе платье.
– Вы – просто королева в нем! – воскликнула та же продавщица.
Но Летти и сама это видела.
Купив платье, она направилась в отдел обуви – в ее гардеробе не было ничего, что подошло бы к бежево-золотистой роскоши. С выбором туфель было проще – в глаза Летти бросились босоножки на высоких каблуках. Они были цвета меда и на ноге сидели необыкновенно элегантно. «Пора остановиться. Все остальное – сумка, сережки – у меня есть!» – Летти вернулась в пансион и оставшийся день посвятила занятиям.
На следующий день она позвонила Дику.
– Ничего не изменилось? Вечером я буду в театре, – ответ она слушала с волнением. Уж больно ей хотелось надеть платье и сережки, которые ей подарила мать. Летти вдруг поняла, что соскучилась по той жизни, которую оставила там, дома, в Париже. Жизнь, в которой хватало места и занятиям, и домашним делам, и обязательным развлечениям – театру, концертам, музеям. Здесь, в Нью-Йорке, она сосредоточилась на занятиях у мистера Лероя, на том, из-за чего приехала в этот город. Но сейчас, через три недели, почувствовала голод по прежней жизни. И потом, Летти здесь так ни с кем и не подружилась. Она всегда была немного замкнутой, а в Нью-Йорке, городе шумном, многолюдном, это ее качество только укрепилось. В пансионе, заведении очень достойном, жили ее сверстники и сверстницы, они иногда собирались в большой гостиной, но Летти, несмотря на неоднократные приглашения, никогда к ним не присоединялась. Во-первых, она уставала – занятия в мастерской требовали физических сил. Во-вторых, ей надо было читать много литературы и писать письма. Оставшееся вечернее время она отводила рисованию. Приглашение Дика было очень своевременным – Летти уже начинала тосковать.
