С огромным чувством облегчения Адам откинулся на спинку стула и позволил себе наконец расслабиться. Ему было немного стыдно, что он снова использовал Кейт, преувеличив существующую проблему. Кроме того, он всегда мог организовать консультацию с самыми известными лондонскими диетологами. Он просто воспользовался шансом и выиграл несколько дней отсрочки.
Во всяком случае, сегодня Розали не уедет.
Он наблюдал за тем, как она беседует с его дочерью — весь ее вид выражал неподдельную заинтересованность. Розали задавала вопросы о ее школьных друзьях, о том, чем их кормят в школе, о ее кулинарных пристрастиях, о том, какое внимание девочки уделяют моде. Адам понял, что она собирает информацию, но делает это исподволь, с дружелюбным участием, потому что ей… не все равно. На самом деле не все равно. В ее заботе о его дочери не было притворства.
Он наблюдал за Розали, борясь с желанием окликнуть ее и сказать: «Эй, я тоже здесь. Обрати внимание и на меня!» Но он знал, что не должен делать это, не должен пугать, а наоборот, должен сделать так, чтобы она расслабилась и перестала бояться, что их отношения могут стать более близкими и прочными. Внутренний инстинкт подсказывал Адаму: он должен позволить ей считать, что она полностью контролирует ситуацию.
Но как бы то ни было, сегодня ночью она снова будет принадлежать ему.
Адам улыбнулся про себя. Он прекрасно понимал, что ни один из них не в состоянии контролировать то влечение, которое они испытывают друг к другу. Разница состояла лишь в том, что его оно не пугало, а Розали — пугало. Но сила их взаимного притяжения настолько велика, что после этой ночи она обязательно захочет остаться еще на одну… и еще… Уж он-то позаботится об этом.
Четвертая ночь на Тортоле. И последняя… Несмотря на то что особой необходимости уезжать у нее не было, Розали решила на этот раз не отступать от принятого решения. Она со страхом ощущала, что все сильнее и сильнее привязывается к Кэйзеллам — и к отцу, и к дочери. В их приятной компании и расслабляющей атмосфере этого островного рая ее целеустремленность грозила изменить ей.
Розали убеждала себя, что у нее нет причин оставаться здесь дольше — даже эти четыре дня были откровенным потворством своей слабости, что ей совершенно не свойственно. И чем дольше она пробудет здесь, тем более высокую цену ей придется заплатить за это впоследствии. Ничто не остается безнаказанным, не проходит даром. Ее платой станет мучительная борьба с привязанностью к Адаму и Кейт, которой она пыталась противостоять, но тщетно. Оба они — и отец, и дочь — навсегда поселились в ее сердце.
Она должна была уехать еще после первой ночи.
Или хотя бы после второй.
А вместо этого она с удовольствием наблюдает за весельем островитян, традиционно собравшихся на праздник полнолуния у Ветхой Лачуги, действительно ветхого сооружения прямо у кромки прибоя. Все жители веселились от души — выпивали, закусывали, танцевали, не думая о завтрашнем дне.
Розали не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя такой расслабленной и счастливой, просто радующейся жизни. Они с Адамом сидели на коврике, расстеленном на песке, рядом стояла плетеная корзина с напитками и закусками. Еще одна пьянящая ночь в раю, но она будет последняя…
Сегодня она решительно заявила об этом Адаму, и он отдал распоряжение своему пилоту забрать ее завтра, хотя они с Кейт намеревались вернуться в Лондон всего через несколько дней.
— Почему ты не можешь остаться и вернуться вместе с нами? — спросила Кейт.
— Меня ждут в Париже, где уже полным ходом идет подготовка к ежегодному дефиле, — сослалась Розали на свою работу, немного слукавив. Было бы чересчур по-семейному вернуться из отпуска втроем на личном самолете Адама.
Они не были семьей, и все-таки у нее было ощущение принадлежности к ним, и прежде всего к мужчине, сидящему рядом. И дело было не только в физической близости, которую они неоднократно делили в эти ночи. Иногда Адаму стоило только взглянуть на нее, и Розали понимала, что этот человек знает и понимает ее как никто другой, будто они прожили вместе долгую счастливую жизнь и между ними нет никаких секретов. Это было нелепо и не могло не тревожить ее.
Только Закари Ли смотрел на нее так, с ним одним они понимали друг друга без слов. Но Большой Брат знал о ней то, чего не знал и никогда не узнает Адам Кэйзелл. Но, видимо, Адам обладает острой интуицией — во всяком случае, как любовник он улавливал и предугадывал все ее малейшие желания, внимательно следил за ее реакцией.
Оторвав взгляд от танцующих на песке, Розали посмотрела на профиль мужчины, который разбудил в ней женщину, не раз и не два поднял до заоблачных высот чувственного наслаждения. Но ей доставляло удовольствие и вот так просто сидеть рядом, смотреть на него, разговаривать с ним, касаться иногда. Рибел не ошиблась — с Адамом Кэйзеллом она действительно была в безопасности. Опасными были лишь ее собственные чувства, которые он вызывал в ней.
— Ведь тебе не обязательно уезжать, да, Розали? — тихо спросил он, прерывая молчание, такое уютное и доверительное. — Тогда почему? — Он повернул голову и испытующе посмотрел ей прямо в глаза.
— Я и так пробыла дольше, чем собиралась, Адам, — извиняющимся тоном ответила она, будучи не в состоянии объяснить ему, что боится потерять самое себя, ту Розали, которой она была до приезда на Тортолу.
— Я знаю. — Его губы тронула легкая усмешка. — То, за чем ты приехала, — ответы на все свои вопросы — ты получила еще в первую ночь.
Розали снова почувствовала неловкость из-за своего первоначального намерения использовать Адама.
— Мне казалось, ты тоже получил то, что хотел.
— Удовлетворенное желание? Реализованное физическое влечение? — иронично спросил он, как бы посмеиваясь над столь поверхностным взглядом.
— Что же еще? Ведь как человека ты меня совсем не знаешь, — не уступала Розали.
Я знаю все, что мне нужно, — твои ум, сердце и душу, а не только тело, — он многозначительным взглядом обвел ее женственные изгибы, которые знал теперь слишком хорошо, — которое, несомненно, прекрасно. Но я знал многих женщин, чье тело не уступало твоему, но ни одна из них не тронула моего сердца. Мне кажется, мы много могли бы дать друг другу, Розали.
Она почувствовала панику, когда Адам заговорил об уме, сердце и душе, поскольку ничего не могла предложить ему, кроме своего тела.
— Адам, это была короткая идиллия, и я благодарна тебе за нее. Настало время вернуться в реальную жизнь.
— И оставить здесь все, что между нами было.
