— Конечно, автора, — истерично посмеиваюсь.
— Взрослые люди должны адекватно оценивать последствия собственных действий. К примеру, я бы никогда не стала общаться с Артуром Харой, — врет и не краснеет. — Я стремлюсь к полезному, интересному и умному общению. Не опускаюсь до уровня потенциальных убийц.
— В общем, виновата жертва? — уточняю скупо. — Выбирает неправильно?
— Бывают разные ситуации, однако в основном — да.
Официант отвлекает внимание.
Смотрю на чашку кофе. Дымок от американо очень осязаем. А от меня?
Достаю кошелек, выуживаю несколько купюр, бросаю на стол.
— Помню, как сильно ты восхищалась, когда прочла «Над пропастью во ржи», — нервно усмехаюсь. — Кстати, это любимая книга маньяков.
— Что? — Риту слегка передергивает.
— И еще помню, как ты записалась в тот дорогущий фитнес-центр, надеялась подцепить Хару, — замечаю напоследок.
Поднимаюсь. Ухожу и не оборачиваюсь, опасаюсь сорваться и нанести кое-кому особо тяжкие телесные повреждения.
Обалдеть.
Жертва сама виновата. Не ублюдок с ножом. Не больной на всю голову садист. Жертва. И еще общество вокруг. Сраная книга. Гребаный сериал. Охренительно трудное детство.
Прикольная логика, блин.
У многих жизнь не сахар и противоречивые литературные пристрастия, но это не повод идти на убийство. Нужно оставаться человеком. Отличать добро от зла, не прикрываясь воплями психически больных моралистов.
***
Я извлекаю симпатичного плюшевого мишку из бумажного пакета. Долго рассматриваю игрушку и возвращаю обратно, аккуратно кладу на полку.
Не хочется передавать вещь Артуру, хоть подарок и был куплен для него. Отцу Вероники тоже отдать не могу, жду подходящего момента. Не желаю причинять боль.
Возможно, стоит отдать боссу?
Что-то меня останавливает. Странно чувство, точно первобытный инстинкт, наваливается сверху и мешает. Всякий раз намереваюсь избавиться от этого пакета, и всякий раз жму на тормоз, не решаюсь.
Подобное скользкое ощущение возникает, когда смотрю на фотографии с места убийства Ники. Они отличаются от остальных не только кровавым крестом на лбу жертвы.
Может, зря сгущаю и накручиваю?
Мне трудно поверить, что подругу убил маньяк, что она вообще мертва и уже никогда не вернется.
— Постарайся собраться, — ровно советует Градский, лишь только делюсь с ним смутными подозрениями. — Оценивай факты.
— Судя по заключению патологоанатома, Нику убили сразу, сначала порез в области горла, потом удар в грудь, — судорожно выдыхаю. — Остальные ранения нанесены после смерти.
— К чему клонишь?
— С другими жертвами он действовал иначе. Не задевал жизненно-важные органы. Все девушки умирали от потери крови.
— Почерк иногда меняется, — не замечает ничего необычного. — К тому же мы не видим полную картину. Возможно, он и раньше так убивал. Или решил попробовать новый способ.
Наша секретная команда находит еще несколько убийств. Семь эпизодов в различных городах. Каждый случай мы отмечаем на карте, анализируем информацию, пытаемся понять, почему выбраны определенные города.
Но впереди тонны документов, там могут скрываться десятки других преступлений.
— Я не знаю, как объяснить, я просто чувствую, — признаюсь, наконец. — Что-то не то, будто Нику убил не он.
— Слишком много совпадений, — отмахивается Градский. — Место, способ, внешность жертв. Слишком много похожих деталей.
— Да, — вынуждена согласиться.
— Мы долго топчемся на месте, отсюда и сомнения, — мрачнеет. — Необходимо зацепить подонка, затронуть личное. У нас нет подозреваемых. Общие предположения.
Босс задумчиво сдвигает брови, разминает пальцы, хрустя костяшками. Он молчалив, никого не посвящает в свои планы. Но по горящему взгляду я четко понимаю: убийцу ждет справедливое возмездие. Главное — поймать, заключить под стражу. А потом…
В камере всякое может произойти. От неосторожного падения на нож до суицида со множеством огнестрельных ранений.
— Продолжим копать, — заявляет Градский.
Подчиняюсь.
Я опять погружаюсь в изучение материалов, отгораживаюсь от реальности. Больше не смотрю ни фильмы, ни сериалы. Читаю учебники по криминалистике, исследования про маньяков. На развлечения не остается времени, на еду тоже.
— Ты вроде похудела, — мама впервые смотрит на меня с удовлетворением.
— Спасибо, — поворачиваюсь к зеркалу и пытаюсь не бояться жутких сизых кругов под глазами.
Я не боюсь ни садистов, ни психопатов. Погибну либо от хронического недосыпа, либо от обострения альтруизма.
Порой хочется уволиться и свалить на безлюдный остров. Однако совесть не позволяет бросить начатое, перечеркнуть старания.
Я упрямая, не успокоюсь, пока не доберусь до истины. В универе пришлось наизусть вызубрить кучу материалов по криминальному праву. Преподаватель требовал взятку, перфекционистская натура не позволяла сдаться и заплатить. Пришлось выучить, как молитву, текст от зубов отскакивал.
Конечно, без периодов отчаяния не обошлось. Одну мою контрольную работу разнесли в пух и прах.
Память жива до сих пор. Второй курс, первый семестр.
— Значит, «вещественные доказательства» ты благополучно сократила до «вещдоков», а с «письменными» что произошло? Постеснялась? — язвительно спрашивает препод. — Хоть иногда учебник открываешь? Ладно, сокращение, тут всем лень написать полностью. Но такой вариант решения задачи предложит только умственно-отсталый! Ты чем работать будешь? «Письменными доказательствами» или «письдоками»?
Выбегаю из аудитории, как ошпаренная, сижу на крыльце и рыдаю.
— Что случилось? — спрашивает Градский. — Кто тебя обидел?
Он приехал забрать Нику после пар.
— Н-ничего, — захлебываюсь слезами. — В-все н-нормально.
— Выкладывай, — ободряюще хлопает по плечу.
— Ничего, — смотрю на него и резко затихаю, растворяюсь в искрящихся голубых глазах, разом забываю о недавних горестях. — Все хорошо. Правда.
Поспешно вытираю слезы.
— Не вешай нос, — небрежно скользит пальцами по моему подбородку. — Только скажи, разберусь с любым обидчиком.
Отступает, оставляя меня наедине с мечтами.
Боже, опять.
Мотаю головой, отгоняю непрошеные воспоминания. Сейчас надо заняться делом, а не грезить о прошлом.
***
Темнота окружает со всех сторон. Льется из каждого угла, пропитывает каждую трещину, проникает в сознание и порабощает, подчиняет своей воле.
