Миссис Парсонс грациозно шагнула ему навстречу.
— Как поживаете?
— Здравствуйте, — сказал Юстас, вперив в нее немигающий взгляд своих синих глаз. Она было протянула руку для рукопожатия, но Юстас или не заметил ее движения, или предпочел его проигнорировать. Рука миссис Парсонс упала. Ее тон стал еле заметно, на одну сотую градуса, холоднее.
— Где же вы с Вирджинией познакомились?
Вопрос прозвучал совершенно невинно, даже игриво.
Юстас оперся о капот «лендровера», сложив руки на груди.
— Я живу в Лэнион, на ферме, которая называется Пенфолда.
— Ах да, конечно, тот пикник! Наслышана о нем. Как славно, что вы повстречались сегодня.
— Совершенно случайно, — твердо сказал Юстас.
— Но так даже лучше! — Она улыбалась. — Мистер Филипс, мы как раз собирались выпить чаю. Не хотите ли присоединиться?
Юстас покачал головой. Он по-прежнему не сводил глаз с ее лица.
— Я должен подоить семь десятков коров. Думаю, мне пора ехать.
— О, конечно. Я и в мыслях не имела отрывать вас от работы.
Она говорила тоном аристократки, отпускающей садовника, хотя на ее лице все так же сияла улыбка.
— Вам это и не удалось бы, — ответил Юстас и пошел назад к машине.
— До свидания, Вирджиния.
— О! До свидания, — слабым голосом пролепетала Вирджиния. — И спасибо, что довезли меня до дому.
— Я вам позвоню.
— Да, обязательно.
Он еще раз кивнул ей на прощание, а потом завел мотор, включил передачу и, не оборачиваясь, рванул с места, промахнул подъездную аллею и скрылся из виду, оставив Вирджинию и ее мать стоять, глядя ему вслед, в облаке пыли.
— Что ж, — сказала миссис Парсонс; несмотря на улыбку, было видно, что она сильно раздражена.
Вирджиния молчала. Собственно, что тут было говорить.
— Какой очаровательный молодой человек! Я хочу сказать, в этих местах кого только не встретишь… Зачем это он собрался тебе звонить?
Она говорила так, будто знакомство с Юстасом Филипсом было чем-то вроде забавы, общей для них с Вирджинией.
— Он предложил мне приехать в Лэнион, выпить чаю с его матерью.
— Как мило! Ну просто «Холодная ферма»![4]
С неба начал моросить мелкий дождь. Миссис Парсонс взглянула на низкие облака и вздрогнула.
— Сколько можно стоять на ветру? Пойдем, чай на столе.
На следующее утро мать объявила, что простудилась — постояла вчера на ветру — и чувствует себя неважно, поэтому останется дома. Поскольку погода была ужасная, никому не пришло в голову спорить с ней, так что Элис разожгла в гостиной камин, и миссис Парсонс устроилась у жизнерадостно потрескивающего огонька, укутав колени пушистым мохеровым пледом.
— Со мной все будет в полном порядке, — сказала она Вирджинии, — а вы с Элис езжайте и не беспокойтесь обо мне.
— Что ты имеешь в виду? Мы должны ехать? Куда?
— В Фальмут. На ланч в Пендрейне. — Вирджиния недоуменно уставилась на мать. — Дорогая, прошу, не будь такой бестолковой! Миссис Менгениот пригласила нас лет сто назад. Хотела показать свой сад.
— Мне никто ничего не сказал, — ответила Вирджиния, которой вовсе не хотелось ехать. Это займет целый день: дорога до Фальмута и обратно, ланч и осмотр дурацкого сада. Ей хотелось остаться дома и засесть у телефона, дожидаясь звонка от Юстаса.
— Значит, я говорю тебе сейчас. Тебе нужно переодеться. Не можешь же ты ехать на ланч в джинсах. Почему бы тебе не надеть ту чудесную синюю юбку, которую я недавно купила? Или клетчатый килт? Уверена, миссис Менгениот будет очарована, увидев тебя в нем.
Любую другую мать можно было бы попросить ответить на звонок и передать ей сообщение. Но миссис Парсонс Юстаса не одобрила. Она сочла его грубым, неотесанным, а брошенное вскользь упоминание о «Холодной ферме» ясно давало понять, что Юстас ею отвергнут. С того момента как он вырулил со двора, его имя ни разу не было упомянуто, и хотя за ужином прошлым вечером Вирджиния не раз пыталась рассказать Элис и Тому об их неожиданной встрече, мать бесцеремонно вмешивалась в разговор, не стесняясь перебивать ее, и переводила его на более подходящие темы. Переодеваясь, Вирджиния спешно соображала, как ей поступить.
Наконец, наряженная в килт и канареечно-желтый свитер, с тщательно причесанными, блестящими волосами, она забежала в кухню к миссис Джилкс. Миссис Джилкс была ее новым другом. В один дождливый вечер она научила Вирджинию печь ячменные лепешки, одновременно снабдив ее бесценными сведениями о состоянии здоровья и жизненных перипетиях своих многочисленных родственников.
— Здравствуй, Вирджиния!
Она раскатывала тесто. Вирджиния отщипнула кусочек и с отсутствующим видом отправила его в рот.
— Перестань, не надо есть тесто! Набьешь себе желудок и за ланчем не сможешь проглотить ни кусочка.
— Как бы мне хотелось остаться дома! Миссис Джилкс, если мне позвонят по телефону, вы сможете записать сообщение?
Миссис Джилкс украдкой, не поворачивая головы, взглянула на Вирджинию.
— Ждешь звонка? Наверное, от кавалера?
Вирджиния покраснела.
— Ну, в общем, да. Вы же возьмете трубку? Пожалуйста!
— Не беспокойся, ласточка моя. Слышишь, миссис Лингард тебя зовет… пора ехать! А я поухаживаю за твоей мамой, отнесу ей ланч на подносе.
Они вернулись домой только в половине шестого. Элис сразу же отправилась в гостиную поинтересоваться здоровьем Ровены Парсонс и поведать ей обо всем, чем они занимались и что видели. Вирджиния сделала вид, будто идет к лестнице, но стоило двери гостиной захлопнуться, бросилась в коридор, ведущий на кухню.
— Миссис Джилкс!
— Уже вернулись?
— Кто-нибудь звонил?
— Да, два или три раза, но на звонки отвечала твоя мама.
— Мама?
— Да, она попросила переставить аппарат в гостиную. Поди спроси у нее, не оставляли ли тебе сообщений.
Вирджиния выскочила из кухни и побежала по коридору назад, через прихожую к гостиной. Над головой Элис Лингард ее глаза встретились с холодным взглядом матери. Потом миссис Парсонс улыбнулась.
— Дорогая! Элис как раз рассказывала мне, как вы провели день. Тебе понравилось?
— Пожалуй.
Она ждала, давая матери возможность первой заговорить о телефонном звонке.
— Пожалуй? И не более того? А племянник миссис Менгениот там был?
— Да.
Образ юноши со стесанным подбородком уже почти исчез из ее памяти, она едва его вспомнила. Возможно, Юстас позвонит завтра. Вряд ли он звонил сегодня. Вирджиния знала свою мать. Она была уверена, что, несмотря на явное неодобрение, та не отступится от своих принципов, которые соблюдает со всей щепетильностью, в частности, не станет скрывать от дочери, что ей оставили сообщение. Мать и должна быть такой. Должна поступать правильно, ведь если она сама не будет следовать принципам, которые внушает своим детям, то навсегда лишится их доверия. Без доверия не может быть любви. А без любви не может быть вообще ничего.
