– Да пошла ты! – Мейзи зловеще нависала над Ройс с перекошенной лютой ненавистью физиономией.
– Охрана! – крикнула Ройс. – Меня не подпускают к койке!
Две надзирательницы, уставившиеся на телеэкран в дальнем конце коридора, не обратили внимания на крик. Ройс в очередной раз представила себе, во что превратится ее жизнь в заключении.
Хватаясь обеими руками за стальные прутья, она лихорадочно подумала: сорок восемь часов… Столько времени есть у полиции, чтобы предъявить ей официальное обвинение; после этого она внесет залог и станет доказывать свою невиновность на предварительном слушании.
Предварительное слушание! Она отлично помнила, как все обернулось на этом этапе для ее отца. Отец был невиновен, но обвинитель с хорошо подвешенным языком по имени Митч Дюран убедил судью, что дело следует передать в суд. Отец испугался тюрьмы. Только сейчас она поняла, чем был вызван этот страх. Она отчаянно жалела себя, но от этого было мало проку.
Она обернулась к хихикающей Мейзи, разогналась и нанесла ей в брюхо удар, в который вложила всю свою силу. Мейзи отшатнулась, скорее от неожиданности, чем от боли. Ройс воспользовалась этим и плюхнулась на свою койку, надеясь, что инцидент исчерпан.
Но Мейзи, отдышавшись, накинулась на Ройс, придавив ее своим весом к койке, как бетонной плитой. У Ройс разом вышел из легких весь воздух; сетка под матрасом натянулась, грозя лопнуть.
Мейзи дышала Ройс в лицо, обдавая ее запахом затхлости, и нежно, почти любовно гладила ее по голове.
– Ты добилась своего, богатая сучка, – произнесла она сценическим шепотом, разнесшимся по всем камерам. – Сейчас ты сдохнешь!
Ройс собралась кричать, но Мейзи зажала ей ладонью рот. Ройс сознавала, что ненависть Мейзи не направлена персонально против нее, что в ней нет ничего личного. Ройс была для нее символом, женщиной, у которой было все, в то время как Мейзи не имела ничего. Однако проницательность не помогла преодолеть страх, сковавший ее, как лютый мороз.
– Брось, Мейзи, – произнес негромкий голос другой женщины, вовремя появившейся между койками. Сильные руки с накладными ногтями оторвали Мейзи от Ройс, и та узрела особу с волосами свекольного цвета и с подведенными, как у Клеопатры, карими глазами.
– Спасибо, – пролепетала Ройс, пытаясь отдышаться.
– Меня зовут Элен Сайкс. – Женщина опустилась на койку рядом с Ройс. – Что привело тебя в наш зарешеченный «Хилтон»?
– Кража. Только я ничего не крала.
– Самый лучший адвокат – Митч Дюран. Если ты только сможешь оплатить его услуги.
Ройс мысленно ответила, что придется поискать кого-то еще под стать этому умельцу. К Митчу она не обратится ни за что на свете.
– Как ты попалась? – спросила Элен, откидываясь, чтобы не ударяться головой о койку второго яруса.
– Меня подставили. – Ройс понизила голос, зная, что вся камера навострила уши. Зачем другим знать о ее бедах? Никто из них не пришел ей на помощь. Зато Элен она выложила все, как на духу. Напоследок она сказала: – Разве я стала бы открывать у всех на глазах сумочку, если бы действительно украла эти сережки?
Когда часы над столиком охраны показали семь тридцать, надзирательница вызвала Элен.
– Наконец-то! У меня самый никчемный сутенер во всем Фриско. Продержать меня здесь столько времени!
Она ободряюще хлопнула Ройс по спине и пропала.
Куда подевался дядя Уолли? Она провела в тюрьме уже более десяти часов. Почему он не приходит? Возможно, он провел ночь у Шона, но ведь он всегда ходит к воскресной мессе. Потом он обязательно вернется домой и включит автоответчик.
К полудню, когда среди бесчисленной родни, навещавшей задержанных, так и не оказалось Уолли, чувство тревоги сменилось у Ройс настоящим ужасом, усугубленным тем, что она так и не сомкнула глаз, и растущим подозрением, что ей суждено провести за решеткой не один год.
Почему Брент не одумался, не понял, что она невиновна? Она вспомнила его рассерженный голос: «Как ты могла, Ройс?»
– Как я могла… – пробормотала она. – Как ты мог не прийти мне на выручку – вот в чем вопрос!
Выходит, «неугасимая любовь» Брента оказалась липой. Она была вынуждена признать очевидное: она предоставлена самой себе. Он уже не придет. Он никогда не любил ее – во всяком случае, той любовью, которая была нужна ей. Истинная любовь рождает доверие – безусловное доверие.
Если бы Брент любил ее по-настоящему, он бы поверил ей, догадался бы без всяких объяснений, что на ней нет вины.
– Мне нужно позвонить, – сказала Ройс надзирательнице, добившись, наконец, чтобы та обратила на нее внимание.
– Будешь шестьдесят седьмой, – ответила та и снова вернулась к просмотру видеозаписи мыльной оперы.
Минуло три часа, прежде чем прозвучал заветный номер. Она позвонила Уолли и, прижавшись затылком к густо исписанной стене, выслушала послание на дядином автоответчике. Воспользовавшись тем, что надзирательница не отрывалась от экрана, Ройс набрала еще один номер – Вал, но и там наткнулась на автоответчик. Она попыталась придать своему голосу уверенности, но в нем все равно прозвучала мольба:
– Я все еще в тюрьме. Не знаю, что случилось с дядей Уолли. Мне нужна твоя помощь!
Только после обеда, по прошествии почти суток после ареста, надзирательница выкрикнула:
– Ройс Энн Уинстон!
Она метнулась к камере свиданий – пеналу с видеомонитором на потолке, заменявшим часового. Она ожидала увидеть дядю Уолли. Но ей был приготовлен сюрприз.
Только не Митч Дюран! Надзирательница втолкнула ее в пенал и захлопнула за ней дверь. Митч стоял у столика, на котором с трудом умещался его кейс.
– Твои друзья попросили меня защищать тебя. – Он указал ей на табурет. – Им не удалось разыскать твоего дядю.
Она упала на табурет, понимая, что положение ее хуже некуда. Вал и Талиа знали, как она относится к Митчу. Они никогда не обратились бы к нему, если бы не…
– Насколько плохи мои дела? Почему мне не предъявляют обвинение?
Митч уселся напротив нее – равнодушный профессионал, не ведающий сострадания.
– Абигайль Карнивали выжимает из твоего задержания максимум бесплатной рекламы. Сама знаешь, на следующий год она хочет баллотироваться в районные прокуроры. Она обожает, когда уголовники попадают в заголовки новостей, поэтому не предъявит тебе обвинение до истечения двух суток.
Господи, это же сущий ад! Она не хотела этого признавать, но присутствие Митча Дюрана стало для нее утешением.
– А что потом?
– Тебе будет предъявлено обвинение и назначена сумма залога. Твое дело получило слишком большую огласку, чтобы выпустить тебя под собственный залог. Мне потребуются твой паспорт и данные о залоговой стоимости твоего дома, чтобы узнать, покрывает ли она сумму залога.
