— Когда я работаю, тебе лучше молчать. Чтобы лицо оставалось неподвижным.
— Тогда, может, ты будешь о чем-нибудь говорить? По правде, не имеет никакого значения о чем. Я бы просто смотрел и слушал. С огромным удовольствием.
«Однако, — подумала Джессика, — какие интонации. Прыткий мальчик».
— Если тебе скучно, слушай плейер, как другие.
— В твоем кресле мне сидеть совсем не скучно, а приятно, — заявил Том, вновь ненавязчиво подчеркнув слово «твоем». — А музыку я не люблю, она меня раздражает.
— Любая? И классическая?
— Любая, если она гремит у меня в ушах. Я всегда слышу один барабан: бам, бам, бам — отбивает ритм прямо мне по мозгам.
— Может, просто стоило отрегулировать громкость? Или послушать музыку, где нет барабана? Какие-нибудь популярные мелодии в обработке для фортепиано или гитары? Пожалуйста, не дергайся… Или, например, гершвиновскую «Рапсодию в стиле блюз». Там ничего по мозгам не стучит. Это потрясающая музыка.
Том чуть-чуть повернул голову:
— Издеваешься?
— И не думала, — твердо ответила Джессика, возвращая голову Тома в прежнее положение.
Том слегка пожал плечами, а потом неожиданно, немного фальшивя, но в целом вполне сносно промычал мелодию рапсодии. Вид при этом у него был торжествующий. Джессика даже не пыталась скрыть изумление.
— Ну, Том, если ты хотел меня удивить, то тебе это удалось. Значит, Гершвина ты все же слушал?
— Еще сколько! Страшно вспомнить. Мой отец — настоящий фанат. Скупал все диски с его музыкой и гонял их часами. Когда я еще жил дома, мне тоже приходилось наслаждаться. За компанию.
— А сейчас ты живешь не дома?
— Не-а, снимаю квартиру на пару с приятелем. Он занимается фотографией, вся берлога завалена снимками. Спит и видит когда-нибудь открыть галерею. По крайней мере, это тихое увлечение — куда лучше, чем меломания. Знаешь, один мой знакомый пошел слушать оперу. Когда его потом спросили, все ли понравилось, он ответил: «Все, кроме тех ребят, которые весь вечер пели».
Джессика невольно засмеялась:
— Хорошо, некоторые факты твоей биографии мы прояснили, а теперь помолчи и открой рот. Будем клеить зубки.
К первому получасовому перерыву Джессика, никогда не любившая ночных съемок, успела замерзнуть и устать. Она сидела на складном стульчике, накинув на плечи теплую куртку, и торопливо докуривала сигарету, держа ее пинцетом для искусственных ресниц. Вскоре ей вновь предстояло заняться обновлением и видоизменением уже немного потекшего грима, но еще несколько минут покоя были в ее распоряжении. Ощутив чье-то присутствие, она обернулась и снова увидела вездесущего Тома, закутанного в черную узорчатую пелеринку, напоминавшую крылья летучей мыши. Нет, не напрасно она потратила на него столько сил и времени: в стороне от слепящего света прожекторов он действительно выглядел жутковато. Клыки зловеще поблескивали, и если бы Джессика не знала, что приклеила их собственноручно, то, пожалуй, испугалась бы.
— Супер! — восхитился Том оригинальным способом Джессики держать сигарету. — А почему ты боишься взять ее пальцами?
— Потому что тогда мои пальцы пропахнут табаком, а это никому не понравится… Не пора еще заняться твоим лицом? Зубы не отваливаются?
— Подожди… Ты просила молчать, когда ты работаешь. Но сейчас ты явно бездельничаешь, может, поболтаем?
— О-о-ох, — Джессика постаралась подавить зевок, — честно говоря, я устала…
— Понимаю. — Том подтащил еще один стульчик и плюхнулся на него. — Сейчас ты тоже говорить не можешь… Но бывают в твоей жизни моменты, когда ты расположена к общению? Обсудили бы творчество Гершвина, спели бы один из его регтаймов… Шучу, шучу. Я смотрю, ты совсем скисла. Засыпаешь? Давай я тебя взбодрю. Хочешь послушать какую-нибудь забавную историю? Я их много знаю.
— Не сомневаюсь. — Джессика поднялась. — Поболтаем в другой раз, Том. Мне пора работать.
Эти три ночи почему-то дались ей невероятно тяжело: постоянно болела голова, слипались глаза, однако днем выспаться не удавалось. Она дремала урывками, но и во сне продолжала клеить латексные носы и закапывать имитированную кровь в желатиновые укусы и порезы. Джессике казалось, что она двадцать четыре часа в сутки орудует кисточками и шпателем, а яркое освещение, наполнявшее гримерную и многократно усиленное зеркалами, усугубляло усталость и головную боль. Том, напротив, выглядел свежим и бодрым. Теперь он и не думал молчать, пока она возилась с его лицом: истории о всевозможных курьезах, приключившихся с ним или с его знакомыми на съемочной площадке, сыпались из Тома, как из рога изобилия, — не стоило и пытаться заставить его умолкнуть.
В третий вечер, когда Джессика превращала его лицо в бледную маску, нанося влажной губкой светлый тон, Том ткнул пальцем на столик у зеркала:
— Это капсулы с искусственной кровью?
— Нет, получше. Внутри специальный порошок, соприкасаясь со слюной, он превращается в красную пену. Можно плеваться, сколько угодно, пена будет бить изо рта фонтаном.
— Супер! — Том оживленно заерзал в кресле. — Ни разу не пробовал.
— А они не для тебя приготовлены. Насколько я знаю, у тебя вообще нет подобных сцен. Ты же кусаешься, а не отгрызаешь головы?
Том почесал ухо:
— Можно взять одну? Пожалуйста, Джессика! Мне пришла в голову замечательная мысль, как использовать такую штуку.
— Представляю себе. Будешь пугать соседа по квартире? Надеюсь, что не девочек на улице. А впрочем, бери.
Том потянулся к столику. По пути его ладонь замерла, вильнула в сторону и стремительно скользнула по ноге Джессики от бедра до колена. Не откладывая воспитательные меры на потом, Джессика схватила со стола первое, что нащупала, — объемный флакон с закрепляющим лаком — и стукнула Тома по пальцам. Она хотела размахнуться посильнее, но сработал профессиональный рефлекс: от боли у парня могли выступить слезы, и тогда пришлось бы заново накладывать на веки слой грима.
— Было бы за что, — пробурчал Том, морщась и потирая руку. — Можно подумать, я что-то почувствовал через твой дурацкий халат и джинсы.
— Значит, за намерение, — леденящим тоном процедила Джессика. — Сделаешь это еще раз, намажу твою физиономию такой дрянью — тебя потом неделю будут принимать за брата-близнеца Фредди Крюгера.
— А тебя уволят.
— Черта с два. Скажу, что у тебя неожиданно обострилась давняя аллергия.
Том помрачнел и не проронил ни слова, пока она колдовала над его лицом. Сдергивая накидку, Джессика не могла не позлорадствовать:
— Вот и умница. В кои-то веки ты помолчал, а я поработала спокойно. Какое счастье, что через несколько часов все закончится! Отправлюсь домой и отдохну наконец от твоей трескотни.
