Я опять вслух говорю. Говорю, что думаю. А Рудин-то явно обиделся, что я допустила мысль приписать ему не знающую границ алчность.
— Не хочешь помогать и не надо, я сама пойду, — решительно повернулась к темнеющим зарослям.
— Привет кискам передавай, — отозвался уязвленный Павел. — Кстати, леопарды охотятся по ночам. У Беара Гриллса или Джейсона Стэтхэма об этом ничего не говорится?
В подтверждении его слов кто-то протяжно завыл в глубине зарослей. В ответ послышался раскатистый рык.
— Ладно. Убедил, — опустилась рядом с ним на песок. — Но завтра с самого утра займемся кострами.
— Угу, как только приготовишь мясо на углях, — хрюкнул босс. — Угли я тебе предоставил.
— Ну, не-е-ет! — возмутилась, борясь с желанием пнуть нагло разлегшегося мужчину. — Я добыла леопарда! Я отпилила и доволокла ногу и тебя! Я еще и готовь мясо?! Это не справедливо!
— Жрать захочешь, приде-о-ошь… — завыл Павел не своим голосом, — … ход в пещере найде-о-ошь, хобот мамонта вместе сжуем…
Опять его музыкальный игнор. Я сложила руки на груди и отвернулась, давя желание вцепиться ему в лицо ногтями. В зарослях притихло, местное зверье, не избалованное музыкой вообще и российской попсой в частности с уважением слушало исполнение босса. Я только хмыкнула, удивляясь выбранному репертуару.
— Наши зубы остры-ы-ы, не погаснут костры-ы-ы, — продолжал «рвать струны души» Павел, — эту ночь мы вдвоем проведе-о-ом…
Над островом повисла тишина, сама природа прониклась моментом, наслаждаясь пьяным тенором Рудина.
— Что за шлягер? — смахивая слезу, поинтересовалась у босса, подкинув веток в огонь.
Пламя жадно набросилось за подсохшие листья, скручивая кончики в черный хрупкий пергамент.
— «Помнишь Мезозойскую культуру», — отозвался Рудин, задумчиво разглядывая звездное небо. — Старая песня. Отец часто напевал. Мне нравилось. А мама сердилась почему-то. Мол, плохой вкус прививаешь ребенку. Что-то воспоминания разбередили душу и спать не хочется.
— Вот ты подежуришь. А я спать, — с сожалением глянула на десяток крохотных бананов, что не поместились в желудке, свернулась калачиком у костра на ложе, сооруженном из просохших костюмов.
Глава 22
Проснулась я оттого, что что-то прохладное и гладкое настойчиво тыкалось в мои губы. Неоднозначно так. В голове вспыхнуло Павлово вчерашнее «ублажать босса», я распахнула глаза, готовая рвать и метать. Перед глазами маячило небольшое желтоватое фаллических очертаний тело. «А разговору-то было!»- пронеслось разочарованное в голове. «Желтухой заразился»- молнией догнала вторая мысль первую.
— Проснулась? — донесся из-за спины бодрый Павликов голос.
Если Рудин там, то кто тут?
Я цопнула покушавшееся на меня желтоватое тело и рванула… связку бананов.
— Подгребла под себя ночью всю связку, — жаловался Рудин на мою жадность, — пытался отломить один, но ты рычишь и зубами щелкаешь, охраняя.
— Так это был банан, — протянула я, со сна забыв, что и кому говорю.
— А ты думала, — Павел присел рядом, разводя костер. Поймала удивленный взгляд и сальную ухмылку. — О, так ты вот о чем! Ну-у, не обижай меня с размерами. Я не настолько разочарователен.
— Пошляк, — буркнула я, с трудом разминая затекшее за ночь тело.
— Первая начала, — не остался в долгу босс.
— Как твоя нога? — разглядывая покрасневшую, вспухшую кожу выше грязно-бежевого бинта.
— Не смотри на нее так! И не тяни загребущие лапы, — укладываясь на свое место, скривился босс, извратив мой интерес. — На холодец не дам! Вот, мастерить буду. Заняться-то нечем.
— И что это будет? Островная Венера? А я за модель?
— Для Венеры у тебя грудь маловата, — фыркнул Павел, алчно поглядывая в сторону сушащейся одежды. — Костыль себе делать буду.
Обида всколыхнулась, и я уже открыла рот сказать за его «сантиметры», раз он задел мои «килограммы», но вспомнила мамино «золотое» слово и насмешливо хмыкнула.
Маловата, как же… слюни подбери… песок закапал.
— Юбку отдам, если пойдешь со мной в лес за дровами для костров, — предложила компромисс, в упор глядя на счищающего кору с коряги Павла, — после, как доделаешь… костыль.
— Позови-и меня с собо-ой, я приду сквозь злы-ые ночи… — затянул Рудин, не глядя в мою сторону, снимая длинные пласты потемневшей древесины, обнажая белое нутро.
Уж послал, так послал… сарказм твой доморощенный уже в печенках, Павел, блин, Антонович… Твой посыл яснее ясного. Я со своей идеей могу идти куда подальше.
— Вот значит как?! — уперлась кулаками в бока. — Я добываю еду, огонь поддерживаю, а ты поешь. Ты у нас масс-медиа, а я вкалывающий пролетариат?
— Я работаю, — буркнул Павел, продолжая выстругивать корягу.
— Ты работаешь на себя, а я на всех.
— Напомню. Ты разделила вчера обязанности. Я работаю головой, ты всем остальным, — он недвусмысленным взглядом прошелся по моей фигуре. — Я соответствую, соответствуй и ты. И будь хозяйкой своим словам. И не забывай про испытательный срок. Свободна, Смирнова.
Разговор начинал напоминать диалог двух сумасшедших. Я потерла виски, собирая все мужество и силы. Прекрасно понимала, что действовать нужно сообща, страхуя друг друга. Умение эффективно работать командой — первейшее правило выживания компании… да и любого человека. Мы же, как в той басне, про лебедя, рака и щуку. Мои идеи ему не нравятся, своих он не предлагает. Он сидит и ждет, пока нас найдут. Мне тоже сесть рядом? Ни еды, ни воды, антисанитария… не-ет, это не для меня. Да и он не из любителей жить в лесу, лопушком подтираться. Есть же у него слабое место, на которое надавив, можно будет манипулировать?
— Паш, а чего ты упрямишься? Тебе же спасение нужнее, чем мне, — я присела рядом и пытливо глянула на шатена. — У тебя нога может неправильно срастись. Хромать станешь. Женщины перестанут любить.
Серые глаза ответили насмешливым прищуром.
— Не сработало, Нюра. Хоть хромой, хоть безногий я не упаду в цене. Количество желающих стать госпожой Рудиной не станет меньше. Я не ты. На тебя и сейчас спрос не велик, а лет через десять совсем иссякнет, — он ухмыльнулся и заголосил, издеваясь и на ходу переделывая песню:- Хочу иметь дете-ей, я только от тебя-а-а… я пьяный, мне плевать, что ты горбата-йа-а…
Это «йа» он провыл особенно выразительно. Стайка птичек сорвалась из кустов и в спешке рванула вглубь острова.
— Много ты знаешь обо мне! — резко встала, подавив желание съездить кулаком в мерзко ухмыляющуюся рожу. — А ты…! Ты…
— Я — бесчувственная, самовлюбленная, циничная, эгоистичная скотина… но у меня, безусловно, есть и недостатки…
Он откровенно издевался и даже не пытался это скрыть. Мужчина задался целью вывести меня из себя. То ли мстил за что-то, то ли такова была его истинная натура, проявившаяся там, где некому его судить. Есть только один способ — это молчаливо его игнорировать, и делать все самой.
Я развернулась, сделала пару шагов, услышав брошенный в спину смешок, выпрямила спину. Желание выбраться с острова, подать заявление об уходе и вычеркнуть раз и навсегда мерзкого Рудина из жизни стало нестерпимым. Вытряхнула песок из лодочек, сдернула давно высохший пиджак с пальмы и решительно зашагала к зарослям. В спину прилетело издевательское на мотив шлягера Сердючки:
— Даже если вам немного за двадцать… для замужества придется стараться… мало попой крутить…мало воду мутить… придется мозгами шевелить…
Выдохнув, ускорила шаг, стараясь быстрее скрыться в зарослях. Оставшись одна, выдохнула. С утра не отпускавшее напряжение, в лесу, кишащем ядовитыми гадами и тварями, исчезло. Босс, оттачивающий на мне свое остроумие и сарказм, забылся за красотами тропического леса. Я забыла, зачем явилась, потеряла счет времени, разглядывая разноцветные соцветия орхидей, усыпающие стволы пальм. Любовалась бабочками и жуками, роящимися над цветами. Вслушивалась в шум леса, гомон птиц, резкие крики обезьян. Пробираясь зарослями, отводила в сторону гладкие кожистые листья и свешивающиеся веревки лиан, оплетающие древесные стволы. Замерла, открыв рот от изумления, разглядывала крохотную перламутрово-зеленую колибри, порхающую у розоватых соцветий орхидей.
