- Не она это. Жди, сука, на улице. Выйду сейчас. Узнаю, что куда-то свистанул, закопаю. Ты меня знаешь.
Веник аккуратно прикрыл дверь гаража, развернулся , двинулся ко мне.
Я в этот момент уже успела глаза закрыть и плотно притвориться спящей.
Он присел на корточки, наклонился , легко провел пальцами по лицу, убирая волосы со щеки, коснулся губ.
- Веснушка… Лен… Веснушка…
Я сонно разлепила глаза, посмотрела на него.
- Я уеду сейчас. Ты на засов закройся. И не выходи никуда, хорошо? Пожалуйста.
- Что-то случилось?
- Нет. Дела просто. Порешаю и вернусь. Я быстро.
- Хорошо…
Он помедлил, разглядывая меня блестящими темными глазами, потом резко наклонился, коснулся губ.
И ох… Как это было сладко!
Я обхватила его за шею, мягко притягивая к себе, заставляя целовать глубже.
И он подчинился. Подтащил меня ближе, задышал тяжело, его настойчивый язык проникал в меня, так сильно и ритмично… Так правильно… Боже… Я моментально одурела, уже не соображая ничего, забыв про тревожащие буквально полминуты назад известия о том, что меня с собаками ищут по всему городу Коля и Витя, и надо бы предупредить Веника, он же вообще насчет Вити не в курсе, не успела сказать, не до того все было… Про все забыла в его руках. Словно он – самый мощный стимулятор, самый сильный наркотик, с которым от всего мира закрываешься…
И, похоже, что Веник то же самое ощущал, потому что буквально через пару секунд я оказалась подмятой его мощным телом, с раздвинутыми ногами и его пальцами в промежности. И это было больно! Я выгнулась, застонала, чуть-чуть приходя в себя, но он, увлечённый поцелуем, не прекратил.
Наоборот, потер что-то там, внизу, так, что у меня искры из глаз посыпались буквально! И бедра задрожали мелко.
- Веснушка, бля… Ты – наркота, с тебя не слезешь… - прохрипел он, а через секунду я закричала, почувствовав его в себе. Сразу всего, единым движением. Слитным и мощным.
Он тут же закрыл мне рот ладонью:
- Тихо, малыш, тихо, тихо… Не надо сейчас кричать… Потом покричишь, да? Покричишь для меня?
Он начал двигаться сильно и быстро, а я , уцепившись за край матраса, только гнулась сильнее, стараясь прижаться к нему, ощутить как можно больше его голой кожи. Мне нужна была эта тактильность. Она заглушала боль. Заменяла ее на что-то совершенно другое.
Он полностью лег на меня, щедро позволяя тереться о себя, трогать себя везде, где мне хотелось, кусать закрывающую мне рот ладонь.
Это было безумие какое-то, дикость. И невероятное удовольствие. Мне все еще было больно, слишком мало времени прошло с момента первого секса, и Веник не был аккуратен.
Но всю боль глушило удовольствие просто от осознания происходящего. Кайф от наших смешавшихся запахов, от вкуса его крови на моих губах, от его жестких мощных движений, укусов в шею, шепота матерного, восхищенного. Это дурманило, срывало в какой-то безумный ураган, где забываешь себя, теряешь себя.
Это не продлилось долго.
Он взял какой-то совершенно безумный ритм, беспощадный и жестокий, двигаясь, словно машина, а затем глухо выругался, кончая.
Полежал немного, переводя дыхание.
Приподнялся надо мной и наконец-то убрал ладонь от губ.
Усмехнулся, длинно лизнул кровавый укус:
- Кровожадная Веснушка, - наклонился, шепнул в губы, - МОЯ Веснушка.
И поцеловал.
И, наверно, в этот момент я кончила. По крайней мере, судорогой пробило все тело, голова закружилась от вкуса его губ, его крови, его поцелуя.
Это было настолько откровенно, настолько жестко, что буквально крышу сносило.
Веник оторвался от меня, тяжело дыша, оглядел плотоядными глазами:
- Морок какой-то, а? Веснушка? Где ты была все эти семь лет?
- А ты где был?
- Тебя ждал.
- А я – тебя.
Мы замерли, глядя друг другу в глаза, пораженные этим откровением.
Веник потянулся опять ко мне, я к нему… Но в следующее мгновение он со стоном и тихим матом вскочил, поправляя штаны:
- Нет, так я вообще никуда не уйду!
- Не уходи, - тихо попросила я, глядя, как он одевается, заходит в ванную, шумит водой, выходит… - не уходи. Останься.
- Веснушк… - Веник опять присел рядом со мной, кутающейся в простыню, заглянул в глаза, - я быстро. Правда. Вернусь, и мы поговорим. Хорошо?
- Хорошо…
Он опять потянулся за поцелуем, но на полдороги шатнулся назад.
- Нет, хватит… Ты как дурман, Веснушка. Невозможно же.
Пошел к дверям, подхватывая по пути спортивную куртку и гремя ключами.
- Я тебя закрою снаружи. А ты изнутри запрись на засов, хорошо? И никому не открывай. Вообще. Поняла?
- Да.
Я смотрела, как он уходит, и предчувствие было очень нехорошее. Очень. Мне не хотелось, чтоб он уходил. Это наше утро, наш день, наши несколько часов, проведенные вместе, словно перевернули во мне что-то, сделали зависимой от него.
И теперь ужасно не хотелось терять его из виду. Так, наверно, себя попугайчики-неразлучники чувствуют…
Дверь за ним закрылась, замок щелкнул.
Я подскочила, кутаясь в простыню, задвинула засов.
- Я скоро, малыш, - Веник, похоже, стоял и ждал, пока я закроюсь со своей стороны.
Я постояла, слушая удаляющиеся тяжелые шаги и комкая простыню в кулаке.
А потом вернулась обратно в постель. Повалилась на матрас, уткнулась носом, жадно вдыхая запах недавнего секса.
Перевернулась, провела ладонью по животу.
Веник не предохранялся.
И, наверно, если б я не принимала контрацептивы, то вполне возможно, внутри уже мог бы быть наш ребенок…
Эта мысль не вызвала испуга.
Только тепло.
Клетка.
Черный гнал на дикой скорости, наплевав на все правила дорожного движения и прочую ерунду.
Где-то далеко позади остался пыхтящий в своем драндулете Кирик.
Он свою роль сыграл, оторвал его от Веснушки, гнида.
Мало получил, надо было посерьезней его приложить.
Но стало не то, чтоб жалко, а… Вроде как привык за столько лет.
Кирик был хитрожопым, жадным придурком и редкостным ссыклом, при малейшем признаке на опасность и боль прочно накладывавшем в штаны и подставлявшем остальных своей непроходимой тупостью.
Но он был единственным, кто долгое время мог терпеть резкий характер Черного, выдерживал его нрав.
Еще с колонии повелось, где Черный первый раз заступился за смешного жирдяя, которого поколачивали и унижали все, кому не лень.
Кирик это дело заценил и прилип к буйному парню, словно пиявка. Понятное дело, что общаться с ним было не особо легко, но из неоспоримых плюсов оставалось то, что теперь, если Кирик и ловил по физиономии, то только по делу и только от Черного. А это, надо сказать, огромная разница. Ну и положение в мире вечно озлобленных, резких дегенератов, с жесткой иерархией и такими же жесткими наказаниями на нарушение, поменялось.
Выходили они на свободу практически одновременно, и, так как на воле Черного ждала только больная мама, которую требовалось обеспечивать, а Кирика – и вовсе никто не ждал, неудивительно, что общаться не прекратили. Верней, это Кирик не прекратил.
А Черному было все похер.
Он после отсидки в такие тяжкие пустился, что до сих вспомнить не до конца мог, что творил.
Кирик, надо сказать, в те моменты проявил себя нормальным пацаном. Помогал, поддерживал и даже пару раз на себе таскал приятеля по колонии.
Так и пристроился рядышком. То ли помощником, то ли передаточным звеном. А, может, соглядатаем от Ворона, приплачивающего толстяку, чтоб хоть так контролировать неуправляемого придурка Черного.
По крайней мере, Черный бы вообще такой новости не удивился.
И не разозлился даже.
Он уже привык, что доверять никому нельзя. Колония научила.
Смотри в оба, береги задницу и бей первым.
Он так и жил.
До того дня, пока не увидел возле ринга Веснушку.
И теперь вообще не хотел больше по-старому.
