порядок свои ведомости, Павел Романович, – пихнул мне в грудь тонкую стопку бумаг. – И…, – осёкся, нахмурился, пригляделся к моему лицу и вполголоса добавил. – Ты трезвый, что ли?
– Еще не вечер, – бросил ему сухо и, не желая продолжать этот, как сказали бы мои студенты, «гнилой базар», направился в аудиторию, в которой через десять минут должно начаться первое занятие.
Разложил бумаги на столе, пальто закинул на соседний стул и сосредоточился на ведомостях, что мне подсунул Андрей. Да, наворотил я тут, и правда, не мало. Вечер в архиве на переделку всего этого мне обеспечен.
«Ты трезвый, что ли?» – этот вопрос острым осколком застрял в голове и резал все другие мысли еще на подходе. Есть что-то удивительное в том, что я трезвый? Это какая-то редкость, которая мне была недоступна? Тот факт, что я еще не выпил, кроется в том, что я водил у самого утра щенка посрать, потом готовил ему туалет, чтобы к нашему с Катей возвращению домой, он не обосрал всю квартиру. В остальном от того, чтобы сделать глоток алкоголя меня сдерживает только то, что из-за всех этих хлопот со щенком я не наполнил фляжку. Но опять же – еще не вечер…
Когда все пары были отведены, а по коридорам сновали лишь единицы студентов, спустился в архив. Работу с ведомостями никто не отменял. Раньше начну – раньше закончу.
Дверь архива, как и всегда, поддалась со скрипом старых ржавых петель. Сжав зубы, чтобы от звука не лопнули барабанные перепонки, вошел в помещение и понял, что оно уже занято.
Жильцова зависла с карандашом в руке над книгами, без малейшего проявления эмоций оглядела меня с ног до головы и продолжила корпеть над конспектом, или тем, ради чего она сюда ходит.
Оно и к лучшему. Второй такой сеанс ее болтовни я не перенесу. До сих пор хочется схватить ее за шкирку и выкинуть в темный коридор за дверью архива.
Сдержанно положил пальто и портфель на край стола. Включил настольную лампу, положил перед собой бумаги, что были мной испорчены и подготовил новые, чтобы хотя бы в них не напортачить.
Занес ручку над листом и не смог сдержать желания посмотреть на Жильцову.
Сидит, что-то пишет. Вообще не обращает на моё присутствия никакого внимания, будто меня тут и нет. Что-то царапает в тетради, смотрит в книгу и снова царапает.
Пусть. Лишь бы молчала.
Приступаю к своей работе, сверяюсь с учебными планами, подбиваю их под расписание и в какой-то момент прихожу к неожиданному пониманию того, что молчание этой девчонки после всего того, что она наговорила мне в пятницу, бесит еще больше.
– Что? – произнес чуть хриплым голосом, но откашливаться не стал. Пусть так. – Ничего не скажешь? Удивительно.
– Что, простите? – подняла она взгляд и поправила очки на переносице.
– В прошлый раз ты была куда болтливее, чем сегодня, – сказал я с укоризной. – Исчерпала словарный запас? Закончились житейские мудрости?
– А вам нужна какая-то терапия? – сузила она глаза и тонкие губы поползли вверх в надменной улыбке. – Или вы все выходные не спали и придумывали достойные для меня ответы? Чего вы от меня ждёте, Павел Романович?
– Ничего, Жильцова, – ответил сухо. – Запомните свое сегодняшнее молчание и повторяйте его почаще. Вам к лицу закрытый рот.
Она хмыкнула, отчего воздух с шумом покинул острый нос, опустила взгляд в свои бумаги и продолжила что-то писать.
И опять взбесила!
И всё! Так просто заткнулась? В прошлый наш разговор я был близок к тому, чтобы ударить ее, чтобы она, наконец, замолчала. А сегодня она решила закрыть рот после первой же просьбы. Может, она под какими-то веществами? Или просто идиотка, как я подумал изначально?
– Я не стану вас хвалить, – произнесла она.
Рывком поднял взгляд и увидел, что она даже не подняла головы, чтобы мне это сказать.
– Я просил тебя молчать, а не хвалить меня, – отрезал резко.
– Ну да, – протянула она насмешливо и перелистнула тетрадь, в которой писала. – То-то я вижу, что вам всё равно, что я о вас думаю.
– Ты же умеешь держать рот закрытым? Или, хотя бы, к его работе подключать мозг?
– А вы? – посмотрела она мне прямо в глаза.
– Жильцова, – произнес предупреждающе сквозь стиснутые зубы.
– Что, Павел Романович? – Спросила она, почти невинно моргая. – Тот факт, что вы сегодня не воняете, а даже пахнете, не говорит ни о чем, кроме того, что вы не пили вчера и сегодня, но ведь еще не вечер. Да?
– Отвали, – сделал вид, что потерял к ней интерес и уткнулся в бумаги.
– Я ведь и обидеться могу, – со скрытым весельем произнесла Жильцова. – И останетесь вы без злой крестной феи. А добрая вам уже давно не помощница. Она сдалась и подливает вам коньячок, вискарик и прочее. Да, Павел Романович?
– Рот, Жильцова, рот не открывай.
– Вы первый решили со мной поболтать, – фыркнула она. – А я девчонка компанейская: любую болтовню поддержать могу. Но, если вам не понравился наш прошлый разговор, то я могу, вообще, вас игнорировать. Особенно такого не воняющего.
– Сделай одолжение.
Повисла тишина. Минут двадцать гнетущего молчания, когда каждая клеточка тела чесалась от желания посмотреть в ее сторону или снова бросить неосторожную фразу, которая затем выльется в поток философии от этой зазнайки.
Внезапно, дверь архива медленно поползла в сторону, отчего я немного вздрогнул, когда звук металлического скрежета порвал тишину в клочья.
Дверь открылась пошире и в помещение вошел Мультик, лихорадочно все обнюхивая. Следом за ним вошла Катя, удерживая тонкий поводок.
– Привет, Катя! – улыбнулась ей Жильцова и вышла из-за стола, чтобы присесть на корточки и почесать за ушами щенка. – Какой красавчик!
– Его Мультик зовут, – смущенно улыбнулась Катя и перевела на меня немного виноватый взгляд.
– Ты что здесь делаешь? – спросил её ошарашенно.
– Мы с Мультиком гуляли и решили к тебе зайти.
– Через весь город ко мне зайти?
– Это хаски, да? – вклинился «не в кассу» Жильцова. – С таким охранником не страшно
