с Оксаной хочу. Нормально, по-людски.
— А я, по-твоему, как? И что такого не людского между нами было? Лекс, алле, ты же никогда не был таким зажатым. Ну ох*еть же как хорошо было всем, разве нет? Нам тут с тобой объединиться и Ксюху успокоить надо на эту тему, а не нагнетать, как ты.
— Да ты реально долбанулся, Лёха! Совсем головой повредился? Это твое сиюминутное «хорошо», считаешь, оправдывает все? Типа раз *баться так слаще обычного, то надо голову девчонке задуривать и в конченую шалаву личную превращать и пользовать вдвоем на постоянной основе?
— Сука, вот на хера ты все опошляешь и изгаживаешь? Я вот не воспринимаю и не буду воспринимать Ксюху как шалаву только потому, что она согласится быть с обоими и будет удовольствие от этого получать. Кого это, бл*, касается, кроме нас троих?
— Лёха, ты реально не понимаешь? Вообще, да?
— Чего я не понимаю?
— Смысла слова «серьезно». Я хочу встречаться с Оксаной, сечешь? Не просто трахаться. А на постоянку. С родителями познакомить. Если срастется, то заявление подать со временем. Где ты со своим «хорошо» в этом всем?
Я открыл рот высказаться насчет этих его внезапных дебильных планов, но заткнулся, поймав прямой взгляд брата, а заодно и собственное озарение.
— Я все понимаю, Лекс. Но в сторону не отойду. Не-а.
— Да почему?!
— Потому что.
— Потому что упертый баран! — взорвался брат. — Вот не думал, что ты такой!
— А я не думал, что ты такой п*здливый жаднюга! Думаешь, я в упор ничего не заметил? Ты вот эту всю мне фигню с родителями и заявлением на ходу сочинил лишь бы не делиться.
— А даже если и так! Делить женщину, с которой спишь — это у*бищно пипец как!
— Ни хрена! Если хорошо от этого всем, то ни черта в этом у*бищного не вижу. Короче, я не отступлюсь, точка.
— Ну ты и… Извращуга, бля, в натуре. Трахать ее и понимать, что я там до тебя только что был, не в облом?
— Не-а, — осклабился я наигранно беспечно. — И не всегда же ты первым будешь. Но вот и дальше ломать комедию с этим заданием я смысла не вижу.
— Извращенец и есть, — пробурчал Лекс себе под нос. — С заданием согласен. Остальное еще будем обсуждать.
— Ага, запросто, — я набрал номер Корнилова. — Михаил Константинович, это Алексей Бобров. Нам бы с братом срочно увидеться с вами.
— Сильно срочно? — явно недовольно уточнил собеседник.
— Очень. Мы бы хотели сняться с этого вашего задания.
— Что?
Александр
У меня в башке аж клокотало от злости и одновременно кишки сворачивало от дикого стыда. За все. За то, что мы с Оксаной такое вытворили, два долбоеба озабоченных, за то, что даже при этих скотских обстоятельствах меня от секса с ней пробрало до печенок и хотелось повторения до зубовного скрежета. Настолько хотелось, что приспичило хоть как Леху с дороги убрать. За то, что я брату какого-то хера врать кинулся, да еще он это и прочухал, спалил меня с потрохами. За то, что в этом вранье все границы перешел. Это же пипец какое днище — приплести родителей было и начать задвигать про роспись и тому подобное. Ведь нас обоих отец всегда учил — гульки гульками, пока молодые, пацанячье дело — оно такое, бегай и суйся куда только добровольно пустят, но когда ты уже мужик и дело к семье идет, то тут уж все игрушки и беготня в сторону. Мужик четко должен знать, когда и кого он хочет и готов видеть рядом. Раз и навсегда, и никаких больше рысканий налево и заныриваний под другие юбки. Жену свою, мать своих детей уважать нужно, беречь и таким скотством не обижать. Поэтому если вот так не чуешь, что готов — и речи не заводи, голову никому не дури и уж тем более близких не втягивай. И не приведи господь ребенка вот так еще по дурости и безответственности заделать. Потому как, в этом случае мужик при любом раскладе гондон конченый. Если с женщиной, родившей твоего ребенка, не уживешься, раз выбрал неправильно, — ты виноват. Если на аборт ее отправишь — вообще скот, ведь она здоровьем рискует, а с тебя все как с гуся вода, только и было, что удовольствие словил. Раз себе такое простишь, второй и сам не заметишь, как в тварь паскудную обратишься. А если мама бы узнала… бля-я-я, о таком лучше и не думать.
Короче, у меня от стыда за все это в куче внутри все узлами скручивало, и, будто этого мало, сверху еще щедро злостью поливало. Ведь все равно, хоть ты, блядь, бошку тупую себе о стену расшиби, а Оксану я хотел и то, что происходило там, в лесу, вставало перед глазами жарким маревом, и меня дикая похоть за глотку брала. Как она с пьяным взглядом на мне двигалась, сама на дурман похожая, а мы с Лехой оба от этого дурмана рехнувшиеся. Он смотрит, я трахаю, я это вижу, понимаю и уносит так от всего сразу, что просто отвал башки. Меня колбасит в оргазме, а он уже над Оксаной. Кончает она от его члена, а я целую-пью ее стоны и всхлипы, и от этого мой собственный кайф длится и длится… Какое же это все конченое извратское дерьмо в моей башке! Еще и Лёха, сученыш, со своим «всем хорошо, значит, нормально». Не нормально! НЕ нормально!
Так что переключиться на избавление от бардака хоть в какой-то части этой долбанутой ситуации было ой как кстати. Мы с Лёхой достаточно все усложнили, и нужно из уравнения хоть обязательства перед Корниловым и возможность еще и его претензий на Оксану исключить. Она теперь наша забота, раз уже сподобились, два долбоеба, занырнуть по самые яйца. Так что и бывший мимо, и Корнилов, если чего там и хотел, то пусть утрется.
Встречу он нам назначил через полчаса в торговом центре неподалеку и, похоже, был не слишком рад нас слышать в принципе.
Поднялись с Лёхой по лестнице центрального входа, почти сразу срисовали его пялящимся во внешнюю витрину салона продажи сотовых, о котором он нам и сказал.
— Слушаю вас, — мрачно зыркнул он на нас и вернулся к изучению витрины, при этом то и дело косясь еще куда-то, в сторону кафешки напротив.
Я пошарил глазами и засек сидящую там женщину, что пристально, почти неотрывно смотрела на нас. Хотя точнее
