в нём такого, но мне он неприятен.
– Вы сегодня… meravigliosa, – говорит он непонятные мне слова и, поднеся к губам три пальца, имитирует поцелуй.
Как дура улыбаюсь и киваю, пока он глазами облизывает меня с головы до ног.
– Вы не подарите мне танец? – он протягивает руку.
– Я не танцую… – пытаюсь отказываться я.
– Один танец, – мягко настаивает итальянец.
Ну танец не так уж и страшно, да и это всё же человек, который спонсирует нашу школу. Даже можно сказать: частично платит мне зарплату.
Ставлю бокал на стол и позволяю ему увести меня в центр зала и закружить в танце. В процессе я даже вхожу во вкус, и его ладони, что слишком много себе позволяют, не мешают уже. На минуту забываю, что на нас смотрят коллеги, директор и обслуживающий персонал. Судорожно пытаюсь вспоминать, когда я последний раз танцевала и вообще куда-то выбиралась. Но в голове только одно, и самое яркое воспоминание о танце… И оно связано с двумя мужчинами.
К концу танца я заметно напрягаюсь, чувствуя на себе чужой взгляд, кручу головой, пытаясь понять, кто прожигает во мне дыру, и натыкаюсь на прищуренный взгляд нашей Марины Леонидовны. Но почему-то решаю, что моя напряжённость не связана с ней, и что, скорее всего, мне показалось.
– Grazie, – наклонив голову вперёд, говорит итальянец и, поднеся к губам мою руку, целует тыльную сторону ладони.
Улыбаясь, я вырываю руку и быстро ухожу в ванную комнату. Всё же чувство, что за мной следят, не отпускает. Я гнала от себя эти мысли, потому что дома, где живу одна, тоже ощущаю, что на меня кто-то смотрит, а это явно ненормально, и я списала всё на свою паранойю.
У меня только одна мысль, кто может за мной следить – Андрей. И не потому, что ему не хватает моего общества, или у него высокие чувства. А потому, что я сбежала. Сбежала от него, не сказав ни слово. Сама. Не он выгнал, не он решил, что нам пора расходиться, а я сама. И он явно не свыкся с этим фактом.
Помыла лицо холодной водой и вернулась в зал.
– Алиса, – зовёт меня Ирина. – За мной муж приехал, можем тебя подбросить, – говорит она.
Понимая, что с меня на сегодня хватит развлечений, а то на первый раз перебор будет, я соглашаюсь.
Утомилась я даже больше, чем в рабочий день, и, оказавшись за дверью своей квартиры, первым делом сняла платье. Бросила его на стул, обещая себе, что никогда его больше не надену. И после ванных процедур упала на кровать как мешок картошки и сразу же уснула.
А в понедельник меня вызвали в кабинет директора сразу, как только я переступила порог школы.
Зря я не предала значения реакции Марины Леонидовны в тот вечер.
Слава
«Он меня поцеловал», – слова Алисы звучат эхом в голове. Этот сукин сын распускает язык, когда я стараюсь держать дистанцию. Пару минут застываю перед монитором, где по ту сторону Алиса ворочается на кровати, и меня это ещё больше бесит. Уснуть, значит, не может, наверное, думая о поцелуе с Германом. И на этот момент меня не волнует, что она каждую ночи ворочается и с трудом засыпает.
Резко встаю с кожаного кресла и выхожу из кабинета, иду на поиски одного идиота. Искал недолго, идиот попивает кофе на крыльце и затягивается сигаретой. Ассоциация у меня не самая приятная, с такой довольной мордой курят после секса.
Сажусь на свободный стул, сцепляю руки над столом и смотрю на друга.
– Как дела? – начинаю издалека.
Выдержка – этому нас учили и в армии, и в ФСБ, но сейчас она у меня хромает.
– Нормально, – отвечает он нейтрально, но уголки губ поднимаются в попытке улыбки.
– Где был? – спрашиваю я, стараясь не зацикливаться на его довольной морде.
– Контакт с объектом налаживал, – смотрит на меня с вызовом.
Ну всё, планка съехала.
– Прям очень тесный контакт, не кажется? – подаюсь вперёд.
– Согласен, – кивает он, всё ещё оставаясь спокойном. – Но в любом плане бывают осечки, – пожимает плечами и делает затяжку.
– Это серьёзная осечка, и от таких осечек весь план может пойти коту под хвост, – поучительно говорю я.
– Слав, – вздыхает друг. – Не преувеличивай, – тушит сигарету и встаёт. – Пойдём лучше спать, нам завтра в штаб ехать, – говорит он и направляется в дом.
– Ты понимаешь, что это плохо кончится?! – повышаю голос я, и Герман останавливается, так и не переступив порог.
– Почему? Что такого произошло? Или тебя волнует, что это был я, а не ты, а?! – в тон мне кричит он. – Я не собирался её целовать, так уж случилось. Ясно?!
– Ты что разорался? – уже спокойно спрашиваю я.
– Того, – нервно протирает лоб. – Ты сам не видишь, что, чем дальше, тем сложнее?
– Вижу, – бурчу я. – Это мешает делу, так что надо решить вопрос, пока не стало поздно, – твёрдо сказал я, и Герман кивает в знак согласия.
Зашли в дом, и каждый пошёл в свою комнату, а на утро загрузились в тачку и поехали в штаб.
Ехали в тишине, вчерашняя стычка не обошлась без осадка. Но дело катится к провалу, а этого нельзя допустить.
Паркуюсь, выходим из машины, так же, не сказав друг другу ни слова, мы идём в здание, по пути пожимая руки повстречавшимся нам коллегам.
– Кто к нам пожаловал, – встречает нас с улыбкой Аверин – работали как-то над одним делом вместе.
– Здорова, – пожал протянутую руку.
– Спросил бы каким судьбами, но не стану, – усмехается он.
– А что? – спрашивает его Герман.
– Краем уха слышал, как Глущенко упомянул вас, – понизив тон отвечает он. – Удачи! – сказал напоследок и зашёл в один из кабинетов.
Мы с Германом переглянулись и оба поняли, что нам сейчас надерут задницы.
– Волков, Власов, входите, – говорит майор Глущенко, после того как я сунул голову в полуоткрытую дверь.
– Здравье…
– Садитесь уже, – останавливает он нас. – Ребят, не буду тянуть кота за причинное место, вы всегда работали слажено и не провалили ни одного дела. Пока что, – смотрит на меня, потом на Германа. – Почти месяц как вам дали новое задание, и на моём столе ничего. В чём дело?
– Мы работаем, – начинает Герман. – Жуков залег на дно, мы ждём…
– Долго ждёте, – перебивает майор. – Что да как меня не интересует, мне нужен результат. Будете тянуть, я отдам дело другим агентам, например, Остапову.
От этой фамилии и у меня, и у Германа хроническая аллергия. Мы недолюбливаем друг друга с первых дней, и если у нас заберут дело и отдадут этому кретину, нам вовек не отмыться от этого позора и его
