Не мог собраться с силами, чтобы взять свой чертов телефон, набрать ее номер и умолять приехать и помочь мне. Я ничего не мог сделать. Просто стоял там, дрожащий и совершенно разбитый.
Не знал, сколько это продолжалось, я никогда не знал. Беспомощность начала уходить, медленно вытекая из моего тела вместе с потом, который просачивался из моих пор.
Я подтащил себя к дивану и заставил сесть, медленно расслабляясь, мои мышцы свело судорогой от такого жесткого положения. Медленно, я приходил в себя. В свое тело.
У меня уже много лет были приступы паники, но тревога была для меня чем-то непривычным.
Когда я еще жил с бабушкой, она привыкла к маниакальным приступам — крикам, рыданиям, попыткам убежать. Она придумала, как мне помочь, и точно знала, что делать. У меня их не было уже много лет, но теперь, когда я остался один, тревога брала верх слишком часто. Тревога до мозга костей, которая заставляла меня двоиться и извергать желчь и яд. Я ненавидел это. Ненавидел, что не могу позвать на помощь, не могу ничего сделать, пока оно не пройдет.
Парализован.
Я был чертовски парализован.
Неподвижно сидел на диване и смотрел на закат. Мой телефон продолжал жужжать, но я не мог взять трубку. Не мог даже сходить в туалет, хотя мне было очень нужно. Не мог выпить стакан воды, несмотря на то, что во рту пересохло, и казалось, что он набит ватой.
Я сидел там, пока не стемнело, так стемнело, что не мог различить предметы в комнате. В комнате Бебе тоже было темно.
И тут раздался звонок в дверь.
Я не мог встать. Я просто сидел, бл*дь, там.
— Открыто, — прохрипел я, и мне потребовалось все, что у меня было, чтобы сказать это.
Я едва успел повернуть голову в сторону двери, чтобы увидеть вошедшего Майерса. Свет из коридора освещал комнату, и я отпрянул от него.
Когда он увидел меня, его рот сжался в тонкую линию, и парень осторожно подошел ко мне.
— Пойдем, — сказал он, его голос был мрачным. — Ванная комната.
Майерс видел это раньше. Слишком много гребаных раз, на мой вкус, потому что это было чертовски неловко.
Я позволил ему помочь мне подняться, чувствуя стыд. Так, бл*дь, стыдно.
Майерс помог мне дойти до ванной, и мне пришлось прислониться головой к стене, просто чтобы, бл*дь, поссать. Он даже не закрыл дверь. Продолжал смотреть, как я пытаюсь устоять, мои руки тряслись так сильно, что я забрызгал плитку. Знал, что проведу ночь за уборкой, как только это пройдет. Эта гребаная часть меня, которую я ненавидел так сильно, что хотел вырвать ее, вырезать из своей плоти и скормить бездомной гребаной собаке.
Я энергично вымыл руки, постепенно приходя в себя. Майерс стоял там, отводя глаза.
Я знал, что он жалеет меня.
Все жалели.
Я почувствовал, как ко мне возвращаются силы, и вышел из ванной с прямой спиной и высоко поднятым подбородком.
— Что у тебя есть для меня? — спросил я, щелкая выключатель в гостиной, как будто не сидел в темноте, вероятно, несколько часов. — Что-нибудь интересное произошло?
— Ну, она, конечно, тусовщица, — усмехнулся Майерс, протягивая мне коричневый бумажный конверт.
Мои пальцы задрожали, когда я достал из него содержимое. Пачка фотографий. Я всегда просил фотографии. Мне нравилось видеть своих девушек в таком виде.
Но она не была моей девушкой. Не такой, как другие, не такой, как любая из них.
Бебе была девушкой, единственной девушкой, той, которую я хотел оставить себе.
Жаль, что я не мог, ни сейчас, ни когда-либо.
— За несколько часов она выпила больше, чем я за месяц, — пробормотал Майерс, качая головой.
Я ценил, что он притворялся, будто моего срыва не было. Майерс знал, что за это ему полагаются хорошие чаевые, но мне было наплевать, я все равно был благодарен.
— Она любит выпивку, — пробормотал я, перебирая фотографии.
Бебе в милом маленьком платье, которое было слишком коротким, чтобы быть скромным, несмотря на милый фасон. Это заставило меня улыбнуться про себя. Ее волосы были убраны, как я и надеялся. Шея стройной и очень бледной, и это заставляло кровь пульсировать в моем члене. Она была гребаным видением, и на нескольких фотографиях я заметил, как мужчины на улице или в кафе, где она была, бл*дь, пялились на нее. Я хотел задушить каждого из них, пока она смотрела.
— Что еще она делала? — спросил я, просматривая фотографии.
— Ее не было дома почти весь день, — продолжил Майерс, протягивая мне конверт побольше. — Я сохранила чеки, как ты и просил. Она ходила на поздний завтрак, потом по магазинам. Бросила вещи дома, переоделась, а потом снова пошла гулять с другой девушкой. Кажется, ее звали Арден? Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Ее подруга, я думаю, — сказал я. — Она тебя заметила?
— Нет, ни разу, — улыбнулся Майерс. — Ты бы гордился мной. Я оставался в тени.
Я просмотрел все чеки и усмехнулся ее выбору продуктов.
Тонна шоколада и энергетических напитков. И кочан салата. Такая странная девушка.
— О, еще одна вещь, — сказал Майерс, потянувшись к своему портфелю. — Она обронила это в кафе. Подумал, что тебе это пригодится.
Он протянул мне кусок ткани.
Кардиган.
Я погладил ткань, когда он протянул его мне, мягкий кашемир приятно ощущался под моими пальцами.
— Убирайся, — прорычал я Майерсу.
Он недоверчиво посмотрел на меня.
— Не заставляй меня повторяться, — сказал я, свирепо глядя на него. — Убирайся к чертовой матери!
Он попятился и закрыл за собой дверь.
Я остался сидеть на диване, уставившись на кашемировый кардиган в своих руках. Он был светло-розового цвета, а на пуговицах были маленькие жемчужинки. Это было мило. Он был ее. Он пах ею.
Я поднес его к лицу и вдохнул ее сладкий аромат, громко застонав. Этого было почти достаточно, чтобы я, черт возьми, расплакался.
Но, несмотря на все это, я должен был помнить…
Это было самое близкое, что я когда-либо мог сделать к тому, чтобы держать Бебе в своих объятиях.
Бебе
Непенфе (сущ.) — то, что может заставить вас забыть о горе и страданиях.
— Как клубная жизнь?
Я прищурилась и прижала руку к уху, пытаясь заглушить звук гремящей музыки.
— Хорошо, — крикнула я в ответ. — Как семейная жизнь?
Ко мне подошел парень лет двадцати пяти, и я рассеянно улыбнулась
