даже я пугаюсь.
— Нет, — бормочу я. — Просто… вот.
И показываю ему свои ступни. Тонкие прозрачные колготки на них превратились в лохмотья, а кожа содрана и кровоточит от жесткого асфальта.
— Пиздец, — ругается он. — А обувь где? Я даже не заметил, что ты босиком.
— У меня туфли на каблуке были, а они громко стучали, — почему-то оправдываюсь я. — Пришлось снять.
— Пиздец, — снова говорит Тимур и трет лоб, точно о чем-то раздумывая. — Ну поехали это все лечить, чё. Какой, блядь, у нас выход?
— Я могу домой поехать, — робко предлагаю я, с ужасом думая о том, как появлюсь в таком виде на пороге родительской квартиры. — Чтобы тебе не возиться со мной. Ты и так уже…
— Помолчи, детка, — устало говорит Тимур. — Вот просто, блядь, помолчи. Мы едем туда, куда я скажу. И это не обсуждается.
У меня нет сил возмущаться, поэтому я киваю. И даже испытываю странное облегчение, что он все решил за меня.
Пока мы едем, мне звонит Рита. И это пугает меня до такой степени, что Соболевский забирает у меня из рук мобильник и сам разговаривает с ней. Разговаривает жестко, быстро и очень грубо. Кажется, даже чем-то угрожает.
— Расслабься, эта тварина тебя больше не побеспокоит, — говорит он, когда заканчивает разговор.
— Спасибо, — пылко говорю я, а потом вдруг до меня доходит. — У нее же мои вещи. Сумка, куртка, одежда…
— Там что-то ценное?
— Ну… две тысячи рублей. И проездной в сумке.
— Забей.
И я снова послушно киваю. Кладу голову на спинку кресла и устало прикрываю глаза. Я жива, я относительно здорова, а с Тимуром разберемся потом.
Я не верю, что он не захочет никакой платы за свою помощь. Он же сам мне говорил, что за все надо платить.
Сначала мы заезжаем в какую-то клинику, где мне промывают мелкие ранки на ногах, мажут их мазью и дают какие-то больничные одноразовые тапочки, чтобы я не шла босиком. Но Соболевский все равно не дает мне идти самой: и в больницу, и обратно до машины я перемещаюсь у него на руках. И это было бы даже романтично, если бы не мрачное отстраненное лицо Тимура и нахмуренные брови. Он выглядит так, будто я его ужасно раздражаю.
Из больницы мы едем дальше. Я почему-то была уверена, что Соболевский повезет меня к себе, но вместо этого мы оказываемся в дорогом холле отеля, где ненавязчиво дружелюбная девушка на ресепшен выдает нам две карточки от номера.
— Я могу вам чем-то еще помочь? — спрашивает она.
— Да, — Соболевский посылает ей обаятельную улыбку, и она тут же смущенно улыбается в ответ. — Ужин в номер, и вот на нее, — кивает в мою сторону, — комплект удобной одежды и обуви.
— Зачем? — тихо шиплю я. — С ума сошел?
— Планируешь так ходить? — поднимает он бровь и с ухмылкой оглядывает мое платье. — Тогда лучше сразу раздевайся догола. Будешь выглядеть приличнее, чем в этой тряпке.
Мне нечего ему ответить.
— Можно ваш размер? — вежливо спрашивает девушка.
— Да, конечно, — я сдаюсь и диктую ей свои параметры.
Тимур привычно подхватывает меня на руки, и я вижу полный зависти взгляд этой девушки. Она явно не понимает, за что мне перепало такое счастье, как Соболевский.
В номере он сгружает меня прямиком в ванну и командует:
— Мойся. Могу помочь, если надо.
— Нет! — я вспыхиваю от стыда.
— Как знаешь, — Тимур проходится по мне ленивым взглядом, потом отворачивается и уходит, закрыв за собой дверь.
Я с облегчением сдираю с себя одежду и включаю горячую, очень горячую воду. Хочется отмыться от этого ужасного клуба, хочется стереть с себя грязные липкие прикосновения чужих рук.
Я смываю косметику нашедшимся тут же лосьоном, мою голову и вообще оттираю себя до скрипа. И только потом понимаю, что переодеться мне, собственно не во что. К счастью, тут висит длинный махровый халат, в который я укутываюсь так, что видно только лицо и ступни ног. И осторожно выхожу.
— Ешь, — Тимур уже держит на коленях тарелку с огромным куском мяса и яркими овощами, и кивает мне на такую же тарелку, стоящую на столе. Пахнет ужасно вкусно, и я понимаю, что голодна.
— Ты уже второй раз меня кормишь за сегодня, — неловко говорю я.
— И что?
— Просто. Подумала вдруг.
— Ешь давай. Что тут думать.
Я послушно сажусь, стараясь придерживать рукой халат, чтобы он не слишком распахивался, и принимаюсь за вкуснейшее мясо и сочные овощи, политые таким ароматным маслом, что я съедаю их все до последнего кусочка.
— Наелась?
— Да, спасибо большое. Было очень вкусно.
— Успокоилась?
— Вроде бы.
— Вот и хорошо. Тогда давай поговорим, — Тимур подается вперед и взгляд его загорается злым огнем. — Какого хера ты творишь это все, детка? Куда ты, блядь, сунулась со своими, сука, наивными глазками и принципами хорошей девочки? То есть мне дать за деньги ты не можешь, а какому-то левому мужику — пожалуйста! Так, блядь, получается?
— Нет. Если бы я так могла сделать, я бы тебе не звонила, — бесцветно говорю я. — Мне сказали, что я просто побуду на вечере. Я не знала, что надо будет… вот так…
— Ебануться! И ничего тебя не навело на мысль, что это нихуя не детский утренник, а? Например, когда на тебя эти блядские щмотки напяливали? Не захотелось задуматься?
Я безмолвно пожимаю плечами. А что тут скажешь? Ну да, я полная дура.
— Ты совсем ничего не соображаешь? — не успокаивается он. — В курсе, что могли там с тобой сделать?
В курсе. Поэтому и позвонила в панике Соболевскому. И да, Тимур не обязан был меня оттуда вытаскивать, рискуя своей безопасностью и репутацией.
— Я тебе должна за то, что ты меня увез оттуда, — неловко напоминаю я. — Что ты за это хочешь?
— Да ты задолбала, — вдруг рычит Соболевский и так бьет по столу кулаком, что тарелки подскакивают. — Я не такое дерьмо, чтобы требовать что-то за спасение. Это как будто из реки вытащить человека и бабло с
