мою жизнь не возвращался…
Семён
Десять дней назад…
Лицо болит. Правая бровь занемела, зуб сбоку, похоже, шатается. Да и вообще вся башка чугунная. Мало того, что отбили, так ещё и бухой же был. Похмелье никто не отменял, так сказать.
Не самое моё здоровское утро.
Но то, что оно не то чтобы не здоровское, а ещё и крайне дерьмовое, я понимаю, когда выползаю на кухню.
— Какого хрена ты тут забыла, Зарина?
Смотрю, как моя жена, которая уже пару недель как должна стать бывшей, аккуратно выкладывает на тарелку гренки, посыпает их сыром с зеленью и переставляет на обеденный стол.
— Вот, — растягивает в голливудской улыбке свой идеальный рот. — Твой завтрак, Сёма. Как ты любишь.
— Надеюсь, ты его купила, а не сама наклепала. Тогда шанс отравиться куда ниже.
— Ты злой, — обиженно оттопыривает, как утка, губы.
— Вау, ты прокачала в себе навык наблюдения?
Зарина откидывает за плечо свои рыжие, как ржавчина, волосы и подходит ближе. Дрожь пробирает от отвращения и желания сделать пару шагов назад. Только там стена, к сожалению.
— Семён, ты очень сердитый.
— Спроси себя, почему.
— Ну пожалуйста, Сёмочка, давай поговорим, ну? — заглядывает в глаза. Никогда и ни у кого не видел столь лживого взгляда, как у неё. Насквозь пропитан пиздежом.
— У тебя опять обострилась биполярка, Зарин? — спрашиваю, чуть склонившись к ней. — Документы принесла? Можно было и по почте переслать, не обязательно с завтраком возиться.
— Я их не подписала, — опускает глаза. Играет, лисица. — Не хочу.
— И какого чёрта, позволь спросить? — разбитую бровь простреливает болью, когда на рефлексе удивлённо её поднимаю.
— Потому что я не хочу разводиться. Хочу снова быть с тобой, Сёмочка. Снова вместе. Ну пожалуйста, давай всё обсудим.
Мне кажется, мы в каком-то зазеркалье. Она ведь несерьёзно сейчас? Что вообще нам с ней обсуждать?
— Зарина, ты ебанулась? — сталкиваю её ладонь со своей груди. Она первая баба, которой мне до чесотки хочется дать по морде. И к греха этому я ближе, чем можно себе представить. — Ты полтора года прожила с другим мужиком. Снова вместе? Ты настолько не в себе?
Она поджимает губы. На виске под бледной кожей начинает заметно пульсировать жилка. Мозг свой в кои-то веки напрягла?
— Я поняла, что не люблю его, Сём, что люблю тебя.
— Круто. А пока ты жила в Цюрихе с Георгием своим, ты не понимала? Зарина, не юли. Выгнал — шуруй к папочке.
Прохожу, зацепив её плечом. Случайно, но ни капли не испытываю угрызений совести. Эта мелкая больная шлюшка должна знать своё место. Счастливую жизнь я ей не обещал, особенно после того, как они со своим папашей угрозами заставили на ней жениться. Мои родители, конечно, тоже поспособствовали.
Тогда мне на всё похер было. День за днём — серая масса. Жить не хотелось — настолько всё казалось постным и опротивевшим. Без цели, без удовольствия. Серо.
Вере спасибо. Вытащила. Тогда я договорился сам с собой душу законсервировать до лучших времён. Придут такие — хорошо. Нет — ну и ладно…
А потом даже как-то подумал, что раз уж я женат, может в этом какой-то смысл поискать? Но Зарина оказалась лживой шлюхой, не более того.
— Сёмочка, давай всё заново? Ну всё, как ты хочешь. Я тебе ребёночка рожу, как ты мечтал. Помнишь, как ты детей хотел? Я рожу.
Зарина цепляется за мой локоть и хочется отшвырнуть её так, чтобы о стену стукнулась. Насилу сдерживаюсь.
Сколько она мне врала, изворачивалась. К врачам таскала, будто проблемы у неё. Сам анализов кучу сдал, а оказалось, что она просто не хотела. Что контракт в Цюрихе назревал у неё. Модель же.
Только к чему было лгать?
— Не нужны мне от тебя дети, Зарина, — руку всё же высвобождаю. Максимально аккуратно, хотя мышцы от напряжения аж лопаются. — Ничего не нужно. Подпиши документы о разводе и проваливай уже.
— Поздно уже, — говорит тихо.
Я разворачиваюсь и смотрю на неё внимательно. В каком, мать твою, смысле?
— Я сделала инсеминацию.
Похмельный мозг не сразу отдупляет, что это за херня. Но когда доходит, будто что-то взрывается в голове.
— Ты что, блядь, сделала? — хватаю её за плечи и встряхиваю.
Может, лжёт, идиотка?
Но нет. Вижу по глазам, что правду говорит.
— Ты же сам хотел детей! — выкрикивает и зажмуривается, будто удара боится, хотя я никогда её и пальцем не трогал. — Сколько раз просил!
— Да мать твою! — отпускаю её и отворачиваюсь к окну.
Нахер я вообще когда-то сперму сдал?
Торкнуло почему-то. Детей всегда хотел, а когда друг мой Нажинский* в аварию попал да яйца отбил, после чего получил на руки заключение о бесплодии, задумался. А вдруг и у меня что-то случится, и я останусь даже без возможности?
Кулак врезается в стену, простреливая острой болью до самого плеча.
— Какого чёрта тебе предоставили мой биоматериал? — резко разворачиваюсь к ней, лелея последнюю надежду, что лжёт.
— Там работает подруга моей двоюродной сестры, деньги предложила, — пожимает равнодушно плечами, будто это само собой разумеющееся и совершенно нормально вообще.
— Сколько недель?
— Я только сделала, пока неизвестен результат.
— То есть ты ещё можешь быть небеременной? — надежда вспыхивает, но она слабая.
— Врач сказала, шанс очень высок, исходя из её расчёта, — делает пару шагов ко мне, снова заставляя подняться внутри тошнотворную волну. — Ты меня совсем-совсем не любишь?
— Я люблю другую, — говорю настолько холодно, насколько вообще могу. — Всегда любил. И тебе это много раз повторял.
— Но ведь у нас с тобой теперь будет малыш. Теперь ты меня будешь любить больше?
Иногда мне кажется, что Зарина застряла в развитии в возрасте лет пяти. Но потом вспоминаю, насколько она талантливая актриса. Просто играет дурочку, когда ей это выгодно и удобно.
Подхожу к неё и поднимаю лицо за подбородок, смотрю в глаза. Может, так лучше усвоит.
— Нет, — чеканю. — Никогда, Зарина, я тебя не любил и не буду. Я люблю её. И у нас уже есть ребёнок.
Находиться рядом больше нет ни сил, ни терпения. Сжав пульсирующую болью после удара о стену руку, я выхожу из кухни,
