Ярик медленно вздыхает.
— Жаль, тебя на корпоративе не было, Ярослав, — перевожу на него взгляд. — Ты бы взял под контроль.
— Да блин… — он цыкает. — Я в тот день блевал и дристал. Из всех щелей перло. Шавуху купил и, блин, так накрыло. Я тебе серьезно говорю. Я даже до квартиры не добежал. Жопа — на унитазе, а в руках — тазик. Да я там все бабкины молитвы вспомнил. Я еще рыдал. Я тебе отвечаю, Глеб. Рыдал! — вздыхает и меланхолично смотрит в окно, — думал, что сдохну. Всю свою жизнь успел вспомнить. Лет с двух, — переводит на меня взгляд, — даже ту деревянную лошадку, которой мне брат голову разбил.
— Очень интересно, — хмыкаю я
— А потом я к бабке поехал, лошадку эту нашел, — с тихой угрозой говорит Ярик, — вот жду, когда этот гондон откинется, и я ему должок отдам.
— Ну, вот твоя нянька, — перевожу взгляд на Надю. — Посопровождает тебя по больницам, по анализам, проследит по твоим передвижениям.
— И соблазнить меня не получится, — мрачно говорит Ярик.
— Какой отврат, — Надя кидает на него презрительный взгляд.
— Взаимно, — Ярик пожимает плечами. — Ты мне Клавку напоминаешь. Ту шалаву, что своего ребенка в яму с говном ребенка скинула.
— Да у тебя одна история охренительней другой, — меня аж передергивает, и я выхожу из кухни.
— Так я такой не от жизни хорошей, — Ярик следует за мной. — Слушай, я теперь себя виноватым чувствую. Чо ж ты так нажрался?
— От радости, что колокольчики мои не отрежут.
— А кто должен был отрезать? Во что ты влип?
— Врач отрезал бы, — оглядываюсь. — Я себя тоже, знаешь ли, в один день похоронил.
— Так колокольчики на месте? — обеспокоенно спрашивает Ярик.
— На месте. И как видишь, сработали.
— Ля, я бы тебе не дал так нажраться.
— Я знаю.
— И в туалет бы вместе с тобой пошел, — вздыхает Ярик. — Знаешь, как девочки вместе ходят в туалет, так бы и мы с тобой.
— И еще скажи, что поддержал бы мое хозяйство, — выхожу в подъезд, голубые стены которого исписаны ругательствами и матерными стишками.
— Не, на такое бы не подписался, — недовольно цокает Ярик. — Но я бы тебя своей могучей грудью закрыл от мелких потаскушек.
Спускаюсь по ступенькам. И на лестничной площадке перед третьим этажом разворачиваюсь к Ярику, который чешет коротко стриженный затылок.
— Я тебе доверяю, — серьезно вглядываюсь в его глаза. — И бабку свою на всякий случай предупреди, что, может, закинем к ней брюхатую.
— Понял.
— Я в такой жопе, Ярослав, — выдыхаю и вскидываю лицо к потолку.
— Тебе бы и к жене кого-нибудь приставить, — глухо отзывается Ярик. — Баба-то она у тебя видная.
— С ней Павел останется, — разминаю шею с хрустом позвонков, — если она меня выпнет.
— Ну еще кого-нибудь для присмотра.
— Я ща тебе в рожу дам.
— Чо? Ну, налетят же, Глеб. Это… как же… как же это называется… а! Мужская солидарность.
И расплывается в жуткой подбадривающей улыбке. Левый клык у него — золотой. И выплавил он его из зуба дедушки. Очень странный тип, но надежный. Иногда пугает, но в нем есть что-то, что во мне откликается.
— Будь я твои братом, то не разбил тебе голову деревянной лошадкой, — неожиданно говорю я.
Ярик протягивает руку, и я ее крепко пожимаю.
— Я прослежу за твоей сучкой…
— Не моя она, — цежу я сквозь зубы. — Вот теперь мне очень не хватает деревянной лошадки.
— Пардоньте, — Ярик вздыхает. — Но ты меня понял. И ты уж что-нибудь придумай, чтобы жена тебя не выпнула. Я тоже покумекаю. Обидно же. Все это ведь не по любви, Глеб.
Глава 30. Не отпускай одного, если хороший
— Как я выгляжу? — спрашивает Марк и важно затягивает школьный галстук под шеей.
Косит на меня взгляд в ожидании.
— Очень серьезно, — отвечаю я, и он открывает передо мной дверь
— Вот выпендрежник, — шепчет Арс, а сам свой галстук якобы небрежно ослабляет.
А еще волосы пятерней растрепывает.
Дикий бунтарь, который, видимо, решил всех впечатлить своей подростковой агрессивностью и лихостью.
— Антонина Петровна, добрый день, — к нам через весь холл бежит секретарша Глеба. — Вас уже ждут.
Во мне вспыхивает иррациональная ревность, которая начинает оценивать Верочку как новую потенциальную хищницу.
Она ведь тоже, наверное, перспективная и пробивная. А еще моложе меня. Лет двадцать пять.
И мне все равно, что она замужем и что у нее есть ребенок.
Медленно выдыхаю и подавляю в себе глупую ревность. Мне, что, теперь всех женщин считать врагами и видеть в них тех, кто уведет моего мужа, как бычка на веревочке, когда я эту веревочку отпущу?
— Здравствуйте, — солидно говорит Марк и грудь выпячивает, и Арс рядом вздыхает.
— Здравствуйте, — Верочка отвечает ему со всем уважением.
— Марк, ну харе, — шипит Арс.
— Раз нас ждут, то идемте, — Марк игнорирует брата и опять галстук свой поправляет.
Арс с тоской смотрит на меня и ждет поддержки, и я ему шепчу:
— Расслабься.
Следуем за Верочкой и сворачиваем к лифтовой площадке. Марк продолжает играть маленького биг-босса и оценивающе озирается по сторонам, а затем заявляет:
— Вера, вы сегодня хорошо выглядите.
Поперхнувшись, Верочка оборачивается, распахивает глаза, а затем берет себя в руки и отстраненно говорит:
— Это было лишним.
— Соглашусь, — киваю я. — Марк, тормози.
— Да и старая она для тебя, — шепчет Арс.
Мягко пихаю его в бок локтем, когда бедная Верочка растерянно отворачивается.
— Блин, а чо надо говорить-то? — виновато спрашивает Марк. — Я же просто… ну… где-то видел такое…
— Радует одно, что Аленки нет, — вздыхает Арс. — Она бы тут устроила беготню с криками.
Меня опять начинает тошнить, и накатывает волна жаркой слабости. Я сглатываю. Лишь бы выжить во всем этом безумии.
А затем меня цепляет острый крючок беспокойства.
Случилась ли у Глеба встреча с Наденькой? И о чем он с ней говорил? И чем все окончилось?
Женская фантазия рисует отвратительные картинки, в которых Глеб и его молодая хищница целуются, а после взволнованно шепчутся о том, какая я дура и что скоро они смогут быть вместе, ведь я согласилась на развод.
— Мам, — тихо отзывается Марк, — ну, извини, я больше так не буду.
Слабо улыбаюсь ему, выныривая из темных мыслей. Заходим в лифтовую кабинку за Верочкой, которая спрашивает, заметив мое молчание и бледность:
— Вам нехорошо?
— Все в порядке.
— Пакетик достать? — Арс лезет в карман.
— У тебя, что, пакетик с собой? — удивляюсь я.
— Да, — кивает.
У Глеба, что ли, подсмотрел? Мы с ним прожили три беременности, и в каждой из них он по всем карманам распихивал пакетики,
