– Хм… Не знаю… А что такое особенное я должна чувствовать, по-вашему?
– Как что? Во-первых, особенность своего положения, отличного от других. Оторванность от толпы, высшего рода отстраненность…
– А, да, да… И еще этот, как его, запамятовала… Флер избранности, вот!
– Да, если хотите! Именно бриллианты все это могут вам дать.
– Хм… Как знаки отличия, что ли? Как ордена и медали?
– Ну, зачем сравнивать? Орденами и медалями в мою бытность награждали женщин в черных промасленных робах и оранжевых жилетках. Теперь другие времена, Лина. Но не к этому я сейчас пытаюсь привести вашу мысль… Что вы еще почувствуете, если будете сидеть в шикарной машине, вся в бриллиантах?
– Ой, не знаю я, Станислава Васильевна. Больше ничего в голову не приходит. И что я еще должна чувствовать?
– А я вам скажу, Лина. Это чувство называется – неосознанное презрение ко всем остальным, кто этого не имеет. Я повторяю – неосознанное. И не верьте тому, кто будет утверждать, что это не так… Презрение появляется исподволь, оно неистребимо, оно сразу входит в состав крови… Оно требует, чтобы его постоянно подкармливали, в конце концов! Женщина, которая начинает носить бриллианты, становится неузнаваемой!
– Но я не поняла… А разве это хорошо, Станислава Васильевна?
– Ну… Я думаю, это лучше, чем пропадать в толпе сыновей и дочерей тех женщин… Тех, из моей бытности, в черных промасленных робах и оранжевых жилетках…
– Простите за вопрос, Станислава Васильевна… А вы сами… не из тех, случайно?
– Да. Я из тех. Вернее, почти из тех. И потому я так остро сейчас чувствую избранность моей дочери. И стало быть, свою тоже.
– Что ж, понятно…
– Вряд ли вам что-то до конца понятно, бедная моя Лина. Вот Диночка, например, прекрасно меня понимает. А вы… Нет, вам меня не понять… Знаете, мне очень скучно с вами, Лина. Слишком уж вы одноклеточная, как инфузория-туфелька. Идите уже домой, хватит на сегодня…
Во как! Надо же, второй вечер подряд старушка ее домой прогоняет! Как бы потом претензию от Дины не получить за укороченные оплаченные часы… А впрочем, это уже не ее проблема. Не будет же она силой свое «туфелькино» общение навязывать! Домой так домой, и слава богу…
Выйдя из подъезда, она с силой повела плечами, стряхивая с себя Станиславины ярлыки. То есть «непонятливую», «простую», «неженственную», «одноклеточную». Ах да, еще про «инфузорию-туфельку» не забыть. Вот же противная старуха! Есть, есть у нее в голосе мерзкий посыл – так и тянет всерьез обидеться. Да только фигу ей. Пусть родная дочка на нее за свое исковерканное детство обижается, а ей – зачем? Встряхнулась и пошла себе на остановку. Вон, и маршрутка как раз подскочила, через сорок минут дома будет. А Павел Сергеевич Жук так и не позвонил…
Все дорогу эта мысль в голове стучала – не позвонил! Не позвонил! Поглядела в окно – вот на том самом месте его в прошлый раз водитель и подобрал… А на тех сиденьях, чуть впереди, они с ним сидели тогда, о двадцати рублях спорили. Даже, казалось, запах его распрекрасного одеколона в маршрутке остался. Хотя и не факт, что это та самая маршрутка и есть… Ну почему, почему он не позвонил?!
А может, самой позвонить? Телефон-то в мобильнике остался. Нет, ни за что…
Так, вместе с грустными мыслями, она и ступила на порог квартиры, открыв дверь своим ключом. И… обомлела. Во-первых, от запаха. В прихожей явно присутствовал запах его одеколона! Сначала показалось – обман, просто мыслями грустными навеяло, а потом… Потом она услышала его голос. Вернее, два голоса, его и Женькин, смеющиеся взахлеб. Прошла по коридору на цыпочках, заглянула на кухню…
– О, а вот и мама пришла, Пал Сергеич! – обернувшись к ней, звонко протараторила Женька. – Ой, мам, Пал Сергеич такой вкусный торт принес! Сидим вот, чай пьем да тебя ждем! Давай присоединяйся!
– Вы… Ты, Павел Сергеич, как меня нашел? Я вроде номер квартиры тебе не называла…
– Ну, это не так уж и трудно было сделать. В этом подъезде Лину Смородину всякий знает. Чего ты встала в дверях как неродная? Давай, давай, присоединяйся…
Пока Женька суетилась по кухне, наливая чай и плюхая на блюдце огромный кусок торта, она все сидела, смотрела на него не отрываясь. Потом почувствовала, как сами собой растягиваются в улыбке губы. Неосознанно, исподволь и неистребимо, как давеча красиво выразилась Станислава Васильевна. Надо было что-то говорить, наверное, тоже что-нибудь неосознанное и неистребимое, да только ничего такого на ум не приходило.
– Мам, а Павел Сергеевич сейчас просил у меня твоей руки… Представляешь? – на одном дыхании проговорила Женька.
Встав за его спиной, она вдруг выпучила глаза и быстро выставила вперед два больших пальца, что, вероятно, должно было означать – во мужик!
– И что же ты ему ответила, Жень?
Вопрос прозвучал на удивление легко, даже и неприлично как-то. Почти риторически и немного кокетливо.
– Ой, да что тут отвечать! Дала свое согласие и благословила, еще и тебя расхвалила, как могла! Рассказала о тебе всю правду, какая ты у меня добрая, умная и красивая! А Павел Сергеевич сказал, что завтра он плату за мое обучение за два года вперед перечислит…
– Женя! Да ты что! Да как тебе не стыдно! – испуганно всполошилась она, махнув в ее сторону ладонью и нечаянно заехав пальцами в кусок торта. Ойкнув, тут же потащила их в рот – облизывать. Потом снова ойкнула, глянула на Павла в полном смятении, прикусила губу от неловкости.
– Не понял… А почему ей должно быть стыдно? – схватив ее за кисть руки, потянулся он губами к испачканным в розовом креме пальцам. – Вот если бы я не стал платить за ее обучение, тогда, может, и было бы стыдно… А так… Вполне даже нормально… Хороший крем… М-м-м… Вкусно как…
– Но… Я прямо даже не знаю… – пролепетала она растерянно и сглотнула, чувствуя, как от прикосновения его языка пошла от пальцев к сердцу нервная дрожь. – Как-то это все… слишком быстро…
– А, ну да! Я и забыл, что ты четыре дня для раздумий просила! А может, ну их к лешему, эти раздумья, а, Лин? Тем более Женька уже благословение свое дала… Чего она теперь будет с этим благословением носиться, как дурища с писаной торбой? Давай я тебя прямо сегодня заберу!
– Куда… заберешь?
– Домой, куда же еще. Я надеюсь, мы в моем доме жить станем, у вас тут тесновато будет, пожалуй.
– Но… Как же, сегодня? Мне ж завтра с утра на работу надо!
– Вот мы завтра с утра с тобой и решим, куда и кому надо. А до утра еще много времени, Лин… Поехали, а?
– Но… Павел! Я не могу так!
– Мам… Да поезжай, чего ты… – встряла в этот странный разговор Женька, глядя на нее чуть снисходительно. Так глядят умудренные опытом подруги на глупых, младших, боязливых и неопытных. Тихо вздохнув и сложив худые руки калачиком, добавила: – Никуда твоя работа не денется, мам. Чего ты как маленькая…
