Нет, больше не в состоянии вымолвить ни слова. На преображенное отвращением, перекошенное спазмом боли лицо дочери невыносимо смотреть. Невыносимо! И всё это – ей. Вот она – страшная кара. Неминуемая расплата за осознанно совершенные грехи. Пришла при жизни.
Разнёсшийся над двором отчаянный крик отмерил начало конца.
— Я тебя ненавижу!
Взлетев с лавки, Уля без оглядки бросилась прочь, в седую взвесь моросящего дождя. Медленно оседающее в голове понимание, что только что потеряла свою кровь, единственного ребенка, скрутило внутренности жгутами неизбывного, не поддающегося управлению ужаса.
— Уля! Остановись!
— В церковь иди, ведьма! Исповедуйся и покайся! И молись!
Дребезжащий окрик донесся уже в спину. Надежда не осмыслила, как кинулась следом. Взгляд, боясь отпустить и потерять, вцепился в чёрное пятно, что стремительно удалялось. Фигура петляла меж зонтиков одиноких прохожих, двигаясь без разбору дороги, как пьяная, и Надя не могла понять: куда? В каком направлении она бежит? В парк? На умоляющие крики дочка не откликалась, не думала сбавлять ход, кажется, с каждой секундой лишь ускоряясь. Истрепанное сердце кололо всё сильнее, резало в боку, дыхание давно сбилось, но ноги несли вслед сами, отказываясь останавливаться.
А в голове пульсировало осознание, что больше она свою дочь не обнимет…
— Ульяна!
Пролетев поперёк виднеющегося впереди перекрёстка на пешеходный зелёный, Ульяна вдруг резко затормозила. Развернувшись, встала как вкопанная прямо на проезжей части и уставилась не пойми куда…
Ноги несли, рот глотал воздух, в горле саднило, расстояние сокращалось…
— Уля! Ульяна!
Что там происходит?!
— Уля!
Дочь застыла истуканом, не реагируя на срывающийся голос. Ни на что, кажется, не реагируя. Сердце колотилось на излёте, перед глазами двоилось. Ближе, ещё ближе… Там, на перекрёстке, что-то случилось. Запыхавшаяся от безумной скорости, задыхающаяся Надежда не могла понять. Время стояло. Ульяна не шевелилась, машины терпеливо ожидали разрешения ехать, пешеходы прошли, и сигнал готов был вот-вот смениться на жёлтый.
Всё – широкими мазками, всё вокруг одето в серое, чёрное… Расплывчатое. Траурное. И лишь белые и красные огни фар… Кровавые мушки и пятна перед глазами.
Ближе! Там, в первом ряду по Надиной стороне, мотоцикл. А Ульяна от Нади на противоположной, на встречной. На водителя смотрит, в упор. Молча – рот её сомкнут. Издали всё выглядит так, словно она видит приведение, будто не верит собственным глазам. И маска боли застыла на лице. Между ними не больше пяти – шести метров. Он шлем снял, голову к ней повернул. Эти растрёпанные каштановые вихры Надежде слишком хорошо знакомы.
— Ульяна!
«Да что же это?!»
Не реагирует! Будто оглохла, ничего не слышит и не воспринимает! Застыла восковой куклой посреди дороги! Мгновения растянулись на часы.
А дальше… Случившееся дальше останется с Надеждой до конца жизни. Она запомнит всё, по кадрам, до наступившей темноты. Запомнит всё, явленное после того, как тьма отступит. Всё. Она не сможет нормально ни спать, ни есть. Унесёт увиденное в могилу.
…Далекий скрежет автомобильных шин. Сорвавшийся в крик знакомый голос: «Уля, отойди!». И страшное перед глазами – дочкино оцепенение. Мигающий зеленый… Растворённую в волне беспредельного ужаса мысль: «Машина… Справа… Гололёд…».
Собственное тело парализовало в нескольких метрах от цели, но мозг фиксировал происходящее посекундно, словно в замедленной съемке.
Её оглушённого ребенка на пустой дороге.
Набирающий силу свист, визг тормозов по оледенелому асфальту.
Взревевший мотор.
Стремительное движение хромированного чёрного пятна к центру перекрестка. Поперёк. Наперерез… Мотоцикл… И несущийся на поворот, на Улю, серый автомобиль.
Стаю голубей над головами детей, прямо сквозь них. Шорох облака сизых перьев, на мгновение укрывших их с глаз.
Морось.
Прорвавший барабанные перепонки, оглушивший сознание лязг металла. Тишину и истошные вопли. Отовсюду. Она запомнит…
Несколько секунд. Сотни часов… Вечность.
— Ульяна! Уля! Улечка!
…В черноту… В темноту.
…В ватную тишину.
...Уля…
Комментарий к
XXXIII
. Егор Думала сказать здесь что-то об уязвимом внутреннем мире ребенка, о том, как наш опыт и наша память лепят нас настоящих – взрослеющих и взрослых. Стёрла. Ни к чему.
В комментариях к этому посту – ситуация на перекрестке: https://t.me/drugogomira_public/513
Музыка:
Одинокая звезда – Shena? https://music.youtube.com/watch?v=5BWtA-xa0YU&feature=share
Катастрофически – Shena? https://music.youtube.com/watch?v=Bu5lnGgIq_g&feature=share
Обложка к главе и ваши комментарии: https://t.me/drugogomira_public/495
Визуал:
“Октябрь ноябрь караулит” https://t.me/drugogomira_public/499
Мерзнет. Думает. И видит. Его. https://t.me/drugogomira_public/500
Неужто мы звери какие?.. https://t.me/drugogomira_public/502
Всё от рождения начало берёт https://t.me/drugogomira_public/503
Привязанность – это ведь ключ https://t.me/drugogomira_public/504
Кому-то широкая дорога, а кому-то ведь и темная извилистая тропка https://t.me/drugogomira_public/506
История одной судьбы с особой изощренностью пытала шестерых https://t.me/drugogomira_public/507
Вспарывают раны. Ироды https://t.me/drugogomira_public/508
Где она? Где он? https://t.me/drugogomira_public/509
Имей же смелость, Надя… https://t.me/drugogomira_public/510
Всё тайное рано или поздно становится явным https://t.me/drugogomira_public/511
...широкими мазками, одето в серое, черное, траурное https://t.me/drugogomira_public/512
Там, на перекрестке, что-то случилось https://t.me/drugogomira_public/513
====== XXXIV. Жизнь за жизнь ======
— …нщина! Женщина?! Слышите меня?..
Макушка, лопатки, вся поверхность спины ощущали пробирающий до костей холод и сырость. Кто-то бесцеремонно хлестал по щекам. Серое небо мелькнуло в просвете щёлочек разлепленных век, но уже через мгновение размытая, блёклая картинка сменила цвета: в тумане поплыли пёстрые пятна. Чье-то лицо… Мужское. Спутанное сознание молчало, отказываясь подсказывать, почему перед глазами щерится дырами свинцовое полотно, кожа чувствует воду, а сердце сковано смертным ужасом.
— О, очнулась… — раздалось негромкое где-то левее. — Ну, слава Богу, одним трупом меньше.
— Уля!
Это был её и будто не её крик. Истошный вопль. Вырвавшись из самой глубины, продрав пересохшую глотку и слепленные губы, он прозвучал отдельно от неё самой. И разнёсся где-то там, в тучах, высоко над дорогой.
— Тише, тише… — крепкая ладонь настойчиво удерживала в прежнем положении попытавшуюся было подняться Надежду. — Вам нельзя волноваться, а то, чего доброго, снова отключитесь. Скорые уже едут, но… Знаете же, сколько порой ждать их приходится.
— Где моя дочь?! — и снова… Её крик вновь существовал отдельно от неё, звуча словно издалека. Она не узнавала местность, не понимала, кто все эти люди и, главное, зачем? Не ощущала собственного тела и себя в нём. Как в жутком ночном кошмаре увязла и теперь пыталась, но никак не могла из него выбраться. — Что с ней?! Пустите!
Столпившиеся вокруг зеваки зароптали. Кто-то требовал отпустить «бедную женщину, пусть идёт». Кто-то возмущался, призывая сидящего на корточках рядом с ней мужчину проявить благоразумие и не позволять ей вставать. Откуда здесь такая толпа? Почему?.. Дыхание перехватывало, сердце нещадно сбоило и кололо. Застилающая глаза дымка мешала сфокусироваться, уши улавливали сквозящие в чужих голосах страх и растерянность. Вдалеке плакали навзрыд. А душу изничтожал неописуемый, беспредельный страх.
— Дочь? Это ваша там, что ли, девочка, да? — осторожно уточнил мужчина. От этого вкрадчивого сочувственного тона бегущая по венам кровь застыла льдом, сердце раздробило в крошево, а сознание окончательно парализовало.
