На стада Джеймса нападали рыси, и молодняк срывался со скал. Дождь был нужен земле. Но сейчас Джеймс не хотел, чтобы он пошел. Он готов был пожертвовать целым стадом только ради того, чтобы его девочка не промокла. Джеймс Такер позволил бы каждому зверю на своей земле упасть замертво, если был бы уверен, что с его дочерью все будет в порядке. Он хотел, чтобы его отец мог предсказывать это, безошибочно предсказывать, так же, как дождь.
Джеймс вспомнил, как Дейзи вела себя, когда пропал Джейк. Однажды, когда прошел уже месяц, она поехала в каньон и пыталась ощутить присутствие сына. У нее был этот дар, с костями и камнями, когда она могла брать с земли какие-то вещи и находить в них жизнь. Джеймс смотрел, как она встает на колени на землю, где сидел Джейк, и просеивает сквозь пальцы песок и камешки, снова и снова повторяя имя сына.
— Остановись, — произнес тогда Джеймс, грубо схватив ее.
— Я хочу знать, где он.
— В грязи ты его не найдешь.
— Может быть, это мой единственный шанс. — Она уткнулась лицом в землю. Грязь прилипла к ее ресницам и носу. Она слизывала ее со своих губ.
— Дейзи, перестань.
— Он здесь, — произнесла его жена. — Мой малыш здесь.
Все два дня до этого шел дождь, и земля была мягкой и влажной; она превратилась в грязь, а трава зазеленела с новой силой. Джеймсу было нехорошо, когда он видел, как все вокруг возрождается и расцветает. Жизнь бушевала вокруг него, но Джейка больше не было.
Дейзи издала ужасный утробный звук, будто перевоплощалась в оборотня. Джеймс схватил ее и потряс.
— Он здесь, он здесь! — кричала она. Только тогда Джеймс понял, что тот звук был плачем, и это рыдала от горя та часть Дейзи, о которой они раньше не знали.
— Дейзи…
— Он здесь!
— Дейзи, остановись. Ты не знаешь… — произнес Джеймс, не в силах унять ее. Он не мог сделать так, чтобы она перестала кричать, издавая этот ужасный звук. Все, что он мог, это обнимать Дейзи и слушать ее рыдания. Он тряс ее, прислушиваясь к шуму ветра в скалах наверху, и ощущал ритмичное движение их содрогающихся тел. Через некоторое время Дейзи успокоилась, но Джеймс продолжал ее трясти.
Теперь Джеймс верхом на лошади несся во весь опор и думал о том времени с Дейзи и о молчаливом обещании, которое дал себе, пока она плакала по их мальчику. Он пообещал, что никогда, пока будет жив, не оставит сына. Не важно, что еще случится в жизни, он останется здесь ради Джейка и никогда не покинет эту землю.
Но что он может сделать для Сейдж?
Когда Джеймс был молод, его мать говорила: «Если собираешься молиться, не волнуйся. Но если собираешься волноваться, не молись». Джеймс не мог перестать волноваться, но и не мог не молиться. Он просто скакал на восток, на иссушенные пастбища, а его отец следовал за ним. Джеймс чувствовал, как ветер обдувает его коричневое от солнца и пыли лицо, и надвинул шляпу на глаза. Пыль поднималась вокруг и застилала горизонт.
* * *
С этого горного кряжа было видно очень далеко: каньоны, пастбища, ранчо и прерия. И все это кольцом окружали горы Уинд-Ривер. Обычно стоя здесь, он всегда чувствовал, что кому-то нужен, что у него есть дом, куда можно вернуться.
Но сейчас был очень одинок. Никто не знал, что он здесь, и никому до этого не было дела. Иногда видел, как фермеры ухаживают за телятами, и его глаза обжигали слезы. Этим и должны заниматься отцы — смотреть за своими детьми.
«Матери и отцы…» Что же все это значит? В степи он много раз видел родителей и их отпрысков: оленей и оленят, коров и телят, койотов и их щенят. У детей должен быть шанс вырасти, но многим этого сделать не суждено. Ранчо — жестокое место, чтобы жить… или умереть.
Теперь ему все равно. Он будет сидеть здесь, наверху, пока бури проходят мимо, и ждать вечно… если придется. Раздались удары грома, но для него это было колыбельной песней. Это была его гора, и звуки природы не раз убаюкивали его раньше. В дикой природе комфорт берется не извне, а рождается внутри тебя. Обхватив себя руками, почувствовал, как слезы катятся по щекам. «Ты хороший мальчик», — слова пришли откуда-то издалека, и произносил их другой голос. Кто-то однажды сказал ему так, и теперь он сказал это себе. Внизу послышался стук копыт, и человек съежился на выступе скалы: еще не время, он не готов к тому, чтобы его увидели. Сейчас падали желтые листья. Может, когда пойдет снег, дома будут согреты огнем, а гору покроет лед.
Может, тогда он покажется и объявит гору своим домом. Прогремел еще один раскат грома, и он плотнее прижался к скале. Ему всегда хотелось во что-то верить, и он всегда знал, что это находится здесь, на ранчо.
Засыпая, он свернулся калачиком на сухом месте и стал ждать, когда послышится колыбельная: «Ты хороший мальчик».
* * *
Луиза Райдел пила кофе, стоя на крыльце, и наблюдала, как антилопы взбираются по склону горы, старалась сосчитать их, но сбилась после двадцати пяти. Она смотрела, как облака нависают над долиной, огромные, алые, словно гигантские капли крови. Далтон говорил про дождь. Луиза понимала, как ранчо нуждается в нем, и надеялась, что он наконец прольется, но не хотела, чтобы это произошло сейчас, когда дочь Дейзи и Джеймса где-то там, в прерии.
Луиза не видела Сейдж очень давно, но было время, когда считала ее своей собственной внучкой. Она всегда пользовалась возможностью посидеть с близнецами, позволяла Сейдж залезать к ней на колени и играть с сережками и бусами, пока Джейк неуверенно ступал по траве на лужайке между домом и загоном для выгула лошадей.
Тогда все вместе они были большой счастливой, «сумасшедшей» семьей. Луиза и Далтон, хотя и не были связаны узами брака, являлись непререкаемыми авторитетами всего клана Райделов и Такеров на одном ранчо. Отец Луизы ни за что бы не поверил, что такое может случиться: себе в помощники Далтон нанял племянников Луизы, Ларри и Тода, а с ее дочерью когда-то танцевал кадриль отца и дочери. Даже Джеймс уже воспринимал ее иначе. Если раньше он относился к Луизе с презрением, считая, что она заняла место его матери в сердце Далтона, то теперь, казалось, стал уважать ее. Одного того, что Луиза понравилась Дейзи, было достаточно, чтобы Джеймс терпимо к ней относился. Луизе очень не хватало присутствия этой молодой женщины здесь, на ранчо.
Она вздохнула. Одна из собак, охраняющих стадо, почуяла запах рулета, который Луиза готовила на завтрак, и, подбежав к ступенькам крыльца, громко залаяла.
— Чего тебе надо? — спросила Луиза, как будто действительно не знала.
Собака лизнула ей руку и легла на спину, предлагая почесать живот. Луиза вдруг подумала обо всех детях, с которыми когда-то нянчилась, и обо всех собаках, которым чесала животы. Облака медленно закрывали солнце, вдалеке послышался раскат грома. Луиза покачала головой. Единственной влагой по эту сторону горы Ганнет-Пик были ее слезы, а больше всего Луиза ненавидела, когда течет тушь.
