— Вы никуда не уйдете, сеньорита, пока я не узнаю правду!
— Не понимаю, как вы сможете меня удержать!
— Вот так! — Он схватил Оливию и рывком притянул к себе.
— Пустите меня! Вы пьяны! — взвизгнула она. — Кретин!..
Последнее слово вырвалось у нее нечаянно. Все, он меня сейчас пришибет, в ужасе подумала Оливия. Он тряхнул ее, голова Оливии запрокинулась, и перед ее широко распахнутыми глазами оказалось взбешенное лицо Рональда. Его глаза пылали таким огнем, что Оливия мысленно попрощалась со всеми близкими. А потом Рональд наклонился и впился в ее губы.
Оливии показалось, что ее впечатали в стену. Широкими ладонями Рональд обхватил ее спину, не давая Оливии отстраниться, а поцелуем он терзал ее губы. Оливии было больно и горько. Сколь ни странный способ избрал Рональд, это было всего лишь наказание. Она застонала от собственной беспомощности, слабо дернулась и неожиданно почувствовала, как он слегка обмяк, а его губы уже не такие жесткие…
Ладони Рональда перестали сжимать ее спину. Одна рука обвила ее талию, другая скользнула вверх, коснувшись плеч, тонкой беззащитной шеи, и легла на затылок. Его поцелуй стал совершенно другим — жарким и ищущим. Оливия не смогла понять, как он изменился так быстро и внезапно. И так же стремительно трансформировались ее собственные чувства. Отчаяние уступило место горячей волне, которая накрыла ее с головой. Эта волна не имела для нее названия, потому что подобное она испытывала впервые в жизни.
Где-то в глубине его груди зародилась низкая вибрация, вырвавшаяся хриплым стоном. Она всхлипнула и вцепилась пальцами в плечи Рональда, потому что ноги сделались совершенно ватными и отказывались ее держать. Их тела восхитительно подходили друг другу, хотя Оливия еще пару минут назад готова была поклясться, что Рональд сплошь состоит из острых топорщившихся углов.
— Ливи… — хрипло пробормотал он, отрываясь от ее губ, и тут же со стоном приник к ее шее.
Оливия вздрогнула и изогнулась, плавясь в его руках и превращаясь в горячее беснующееся пламя. Тонкие пальчики Оливии пробрались в волосы на его затылке. Она думала, что у Рональда жесткая, непослушная шевелюра, но его волосы были густыми и шелковистыми…
— Оливия… Нет… подожди…
Задыхаясь, она отпрянула. По мере того как она приходила в себя, ее глаза заполнялись невыразимым ужасом. Оливия рванулась, пытаясь отстраниться, но руки Рональда сомкнулись вокруг нее, как стальной обруч.
— Ливи, прошу, скажи мне правду. Нет ничего, что я не мог бы понять и даже хоть как-то оправдать. Просто скажи мне эту чертову правду!
Оливия была так ошеломлена, что не услышала в его словах глухой мольбы, смешанной с отчаянием. Господи, о чем это он? На короткий миг она сошла с ума, забыв обо всем. А он, выходит, применил особенную тактику, чтобы получить нужную ему информацию? Она рванулась, стукнула его кулачком в грудь, но Рональд даже не шелохнулся.
— Понять? Оправдать? Я сказала тебе правду! Это единственная правда, что у меня есть! Ты ничего обо мне не знаешь, а так оскорбляешь и вываливаешь такие чудовищные обвинения… — последние слова она почти прорыдала. Прикрыв глаза, Рональд то ли застонал, то ли зарычал. То ли то и другое вместе.
— Мне жаль тебя, Даррелл, — едва слышно сказала Оливия. — Я не знаю, что сделало тебя таким, но ты воспринимаешь мир и рассуждаешь, как… как ущербный человек. И только с этой позиции судишь людей.
— Я воспринимаю мир таким, как он есть на самом деле. У меня нормальные представления. Такие, которые мне подсказывает мой жизненный опыт.
— Мне стало еще больше жаль тебя от того, что твой жизненный опыт столь печален и… однобок! Возможно, тебе всю жизнь приходилось общаться не с теми людьми.
— Возможно.
— Пожалуйста, отпусти меня.
— Нет.
— Ты все еще настаиваешь на своей правде? А по-моему, ты слишком труслив, чтобы принять настоящую правду после своих дурацких заблуждений!
Она пыталась уколоть его побольнее, чтобы он оставил ее в покое, но Рональд, упрямо продолжавший держать ее, только скрипнул зубами в ответ на ее слова.
Рональд скрипнул зубами. Его обвинили в трусости, назвали ущербным, а потом заявили, что он жалок, — и это за какие-то три минуты! И все это время он продолжал так хотеть Оливию, что внутри все переворачивалось и ныло.
Он не мог даже разжать руки, потому что потеря казалось слишком невыносимой. Впрочем, этого следовало ожидать. Едва ли не с первых минут он понял, что пропал. Сопротивлялся изо всех сил, но ничто, даже собственные воззрения и печальный опыт, за которые он цеплялся изо всех сил, не смогли ничего изменить. Он пропал!.. Ему то хотелось схватить Оливию и стиснуть так, чтобы вмять в себя, то хотелось невыразимой нежности, едва ощутимых прикосновений и ее легкого сладкого вздоха на своих губах… Они словно два противоположно заряженных облака: стоит им подойти слишком близко друг к другу, как тут же сыплются молнии и гремит гром… Но при этом его нестерпимо тянет к ней!..
— Даррелл! — воскликнула Оливия, и на этот раз он отчетливо различил в ее голосе нотки паники и раздражения одновременно: от страха она снова начала злиться. — Перестань так смотреть на меня и немедленно отпусти! Что ты вообще хочешь от меня, Даррелл? О, извини, кажется, я вспомнила, с чего начался этот дурацкий разговор — ты поинтересовался причинами, толкнувшими меня приехать сюда! Ты просил правды, Даррелл… Так слушай! Я отвечу тебе, и после этого ты можешь думать обо мне все, что хочешь, только больше не доставай меня! Договорились?
Рональд не торопился с ответом, и Оливия не стала тратить драгоценных секунд, ожидая, пока ее решимость развеется, как легкий туман. Она скажет все, как есть, и пусть он думает, что ему заблагорассудится!
— Я приехала сюда потому, что мне нужно было разобраться в своей жизни! Потому что я много лет ждала, что мой отец вспомнит обо мне! К тому времени, когда я получила это письмо, мне казалось, что я уже устала ждать, но я решила, что это будет моей последней попыткой. Тем более что Патрик сделал первый шаг. Я бы не решилась на это сама. Наверное, тебе это покажется смешным, но у меня развились ужасные комплексы по поводу моего прошлого. Это постоянно давило на меня. Еще бы: отец отказался от меня и даже не интересуется мной; для мамы я постоянная головная боль, с которой она вынуждена считаться и которая постоянно заставляет ее держаться в напряжении… Я — ее ошибка, последствие брака, о котором она даже не в силах говорить. И постоянное напоминание об этом браке! Я была просто обязана взглянуть в глаза человеку… — Она замолчала.
