– Мне бы полежать, – лепетала Стеша.
– Сейчас организую, – пообещал мужчина и командирским тоном потребовал: – Только чаю хоть немного выпейте горячего.
Она кивнула, придвинула к себе чашку и принялась потихоньку, маленькими глоточками пить. Где-то на глотке десятом Степанида опустила голову, уперлась лбом в столешницу и практически отключилась.
Она не осознавала до конца, что происходит, и видела все, как в тумане расплывающемся, и чувствовала, что ее куда-то переносят, укладывают, что-то говорят… и плыла в каком-то море с очень горячей водой, и ей все хотелось выплыть из него поскорей, выбраться на берег, но берег был далеко, еле виден, а вода все нагревалась и нагревалась…
Тимофею не требовалось компетентное мнение медика, чтобы понять, что у девушки моральное и нервное перенапряжение, тяжелейшая физическая перегрузка, в дополнение к букету длительное переохлаждение и, как результат, сильнейшее истощение организма. Какое-то время препарат, что он вколол, продержал ее на подъеме, но за счет тех же внутренних резервов организма, которых у нее не осталось вовсе.
Степанида беспокойно металась на полатях, что-то невнятно бормотала, постоянно сбрасывала с себя одеяло из спальника. Даже рукой Саргин мог определить, что за час ее температура значительно поднялась. Он снял с нее кофту на молнии, стащил майку, оставив только лифчик, и, прижимаясь ухом к груди, постарался услышать, есть ли хрипы в легких. Только не воспаление!
Хрипов он не услышал. Хорошо. Можно почти со стопроцентной уверенностью утверждать, что у нее не воспаление и не простуда, а именно предельное истощение организма, давшее вот такую защитную реакцию.
Ладно. Ничего.
Укутав девушку и даже привязав к полатям, чтобы не упала, пока он ходит к ручью, Саргин, подхватив два ведра, отправился за водой – если температура поднимется еще выше, ее просто обязательно надо снимать. Обязательно! А в таких несколько экзотических условиях для этой цели выбор методов имелся не сильно роскошный и несколько радикальный.
За время его отсутствия ситуация в «госпитале» не сильно поменялась – Куликов лежал неподвижно, все так же без сознания, но спокойно, не ворочался и не бредил, Степанида же наоборот – все что-то говорила, куда-то рвалась. Он потрогал ее лоб – сорок, а то и больше, аж руке горячо.
Ну что, без вариантов!
Посильней натопив печь, Тимофей нагрел воды до состояния еле теплой, притащил эмалированный таз, перелил туда, добавив две столовые ложки уксуса, который нашел в хозяйстве, поставил на стул у стола, кинув на его спинку два полотенца – ее и свое.
Девушку он раздел догола и перенес на стол, немного пугаясь того жара, которым пылало ее тело, и принялся быстро обтирать, намочив в воде полотенце. Всю как можно быстрей переворачивая со спины на живот и обратно, меняя воду на более холодную и начиная сначала.
– Папа… – звала она страдальческим голосом обиженного ребенка. – Папочка…
Он обтирал снова и снова и думал: как странно, обычно любой человек, когда находится в таком состоянии или ему просто плохо-больно, зовет маму, а эта папу. Очень странно.
На пятое обтирание он почувствовал, что температура немного спадает, да и девушка замолчала, папу больше не звала и перестала беспокойно метаться, казалось, что просто спит. Он протер ее еще разок, быстро растер сухим полотенцем с головы до пальчиков на ногах, перенес назад на полати, одел и укутал сверху расстегнутым спальником, превратившимся таким образом в одеяло.
– Там в шкафу… – вдруг раздался хриплый и какой-то надтреснутый голос дяди Миши.
Тимофей быстро подошел к старику, наклонился, всмотрелся в его лицо и спросил:
– Что?
– Там, в мешочке белом, тряпичном, – с трудом говорил тот. – Травки, как раз от лихоманки, сам собирал. Завари, дай ей.
– Дам обязательно, – успокоил его Тимофей, быстро отошел к печке, налил в кружку чаю из чайника, вернулся, приподняв голову старика, дал ему попить, отставил кружку и спросил: – Давно в себя пришли?
– Как ты ее на стол переносил.
– Следили, значит, – кивнул понимающе Тимофей.
– Я тебя не знаю, человек, – строго сказал дядя Миша. – Ты кто?
– Начинать и заканчивать день с этого вопроса скоро, похоже, станет моей привычкой, – усмехнулся Тимофей и представился: – Я друг и бывший сослуживец Славина, Тимофей Саргин, приехал к нему на юбилей, а у вас тут такое веселье.
– Чума парней захватил у Бараньего Лба, – растревожился дед.
– Нет больше Чумы, а с парнями все в порядке, – положив ладонь ему на руку успокаивающим жестом, сказал Саргин.
– Угомонили, значит, – помолчав, констатировал дед. – Отбегался Коля.
– Вы как себя чувствуете? – спросил о более важном Тимофей.
– Побитым, – попытался улыбнуться Михаил Евгеньевич.
– Внутри как? – спросил Саргин, откинул спальник в сторону и принялся расстегивать на нем рубаху. – Давайте посмотрим.
– Ты врач?
– Да нет, скорее, наоборот, – пожал плечами Тим, поднял майку на торсе деда и стал осторожно пальпировать его живот, расспрашивая: – Где и как болит, скажите.
– Болит везде, а как… – задумался дядя Миша, прислушиваясь к себе. – Резко, как ножом, и тягуче, словно жилы вытягивают.
– Фигово, – вынес вердикт Тимофей, поправляя на нем одежду, снова прикрыл одеялом и перешел на доверительное «ты», склонившись поближе к лицу деда. – Ты, Михаил Евгеньевич, держись изо всех сил. Ты права не имеешь умирать и сдаваться, она тебя вытащила, себя не щадя, чуть жизнь свою не положила за твое спасение, – и повторил: – Так что ты обязан выкарабкаться всем смертям и козлам назло, понял? Держись. Видишь, в какой мы ситуации оказались, потерпи немного, скоро помощь придет, день-полтора максимум.
– Подержусь, Тимофей, за меня будь надежен, не подведу, ты ее спасай, – и, внимательно всмотревшись в его лицо, добавил: – Степанида девушка необыкновенная, редкая. Ее беречь надо.
– Сберегу, – твердо пообещал Тимофей.
Больше они не разговаривали, Саргин налил еще чаю, напоил деда, и тот заснул, а после снова провалился в бессознательное состояние.
Травки Тимофей нашел там, где дед и указал, заварил и терпеливо и настойчиво влил в беспокойную Степаниду целую кружку, хоть она и отворачивалась и пыталась оттолкнуть его руку, находясь все в том же состоянии прострации.
Девушка успокоилась вроде и заснула через какое-то время. И Тимофей, получив передышку, даже смог разогреть и спокойно поесть гречневой каши, до которой так ни он, ни она и не дотронулись, и устроить себе спальное место на тех же полатях, где лежала Степанида, головой к голове, прилег и немного отдохнул. А потом как в том анекдоте: концепция поменялась, и девушку начало трясти.
