Инга замерла в его руках. Кажется, даже дышать перестала. А он осторожно погладил ее по голове. Обалдеть, какие у нее мягкие волосы. Наверное, у детей такие. Паша привык к своим, жестким. У Алены тоже от постоянного окрашивания были довольно жесткие. А у Инги — мягкие, как пух. И совсем тонкая спина под ладонью другой руки.
Слова вырвались сами собой. Их Паша не ждал от себя. Он их не планировал произносить.
— Прости меня.
Эти вырвавшиеся слова удивили его. А уж как они удивили Ингу. И слова, и его действия.
— Что… что вы делаете, Павел… Валерьевич?.. — почему-то шепотом спросила она ему в плечо.
Ах, если бы он сам знал. Инга подняла к нему лицо с огромными от изумления глазами. И через секунду получила ответ на свой вопрос.
Паша ее поцеловал.
От нее почему-то совсем не пахло табаком. У нее почему-то мягкие и сухие губы. У этой девчонки с язвительным языком и острыми как бритва мозгами почему-то мягкое все. И волосы, и губы, и щека.
Он не знал, зачем ее поцеловал. Зачем коснулся сухих теплых губ своими. И уже тем более не было ответа, зачем он раздвинул ее губы языком. Зачем скользнул языком внутрь и начал аккуратно гладить ее там. Когда коснулся ее языка своим и… и вдруг… вдруг это касание стало взаимным… не только он, но и его… в голове загудел какой-то колокол.
А когда почувствовал ее пальцы на своей шее, ощутил, как они зарываются в его волосы — тогда гул стих и на смену ему пришло абсолютно иррациональное и совершенно неправильно чувство правильности происходящего. Поэтому поцелуй долго не кончался.
А когда губы все же разъединились, то Паша посчитал нужным ответить на заданный ему черт знает сколько времен назад вопрос.
— Я тебя целую.
— А… зачем?
— А затем.
И поскольку руки ее по-прежнему покоилась на его шее, поскольку губы ее уже совсем не сухие, а влажные и припухшие, потому что смотрит она на него совсем не как на «добрый день Павел Валерьевич»…
В общем, они снова поцеловались. И снова целовались. С каким-то совершенно неуместным упоением, которого Паша никак не ждал от себя. И от этого визита. А чего ждала и что думала Инга — он даже и представлять не решился. Но она позволяла, подставляла и целовала. И это, скажем откровенно, слегка выбивало почву из-под ног.
Надо, надо возвращаться на землю.
Впрочем, размыкать руки он не собирался, ее голова так правильно и уютно прижимается к его плечу.
— Инга… — он говорит это в темную макушку. В мягкие как у ребенка волосы. И имя у нее, оказывается, тоже мягкое. Если его шептать. — Послушай. Я прошу тебя. Пожалуйста. Дай Патрику шанс объяснить все. Не… не выкидывай его из своей жизни. Дай ему еще один шанс. Пожалуйста. Ты ему… мне… очень нужна.
Это была самая дурацкая просьба, что Паша произносил в своей жизни. А просить он вообще не любил и всячески избегал этого. От этого, наверное, вышло как-то нелепо и нескладно.
Инга отняла свою голову от его плеча и отступила. А он не знал, на что смотреть. На влажные губы, на огромные потрясенные глаза или на растрепанные темные волосы.
— Хорошо, — тихо и хрипло проговорила она. — Я… я это сделаю. А теперь уходи… те. Оба.
Паша не знал, что его удержало от улыбки. Теперь он един в двух лицах. Как какой-то божок.
— Уже ухожу, — он отступил, завел руку за спину и нащупал дверную ручку. Нажал.
— Я напишу тебе примерно через час, ладно?
Она кивнула. Прежде чем развернуться и уйти, Павел подался вперед и быстро поцеловал в угол мягких губ. И быстро ретировался.
***
Он ехал домой и улыбался. Он ехал домой и трогал пальцами губы, словно не веря, что это было на самом деле. На светофоре Паша отогнул защитный козырек и посмотрел на свое отражение. Что у него с глазами? Странные какие-то.
Это глаза офигевшей морской звезды Патрика. Паша фыркнул. Вернул козырек на место. И расхохотался. Выкрутил музыку на полную громкость. Так и ехал, подпевая лучшей сороковке хитов любимой радиостанции.
А дома концерт продолжился.
— Скажи ей, чтобы она сменила духи! — огорошила его жена с порога.
— Кому — ей? — Паша за весь путь домой так и не смог вернуть себя полностью на светлый путь разума и логики. Быть слегка идиотом так приятно.
— Любовнице своей!
Так. Мозги, на место! Паша аккуратно снял плащ и повесил в шкаф.
— Познакомь меня, что ли с ней, Алена. С этой моей мифической любовницей.
— Ты даже не утруждаешься нормальными оправданиями.
— Мне не в чем оправдываться, — привычно отвечал Паша. Медленно выдохнул, взял под контроль лицо. Глаза… глаза, хочется верить, тоже пришли в норму. Медленно обернулся и протянул телефон. — Хочешь — ищи. Проверь телефон, найми детектива, чтобы он следил за мной. Убеди меня, что у меня есть любовница.
— Думаешь, я этого не делала?! — Алена подбоченилась. — Уж будь спокоен — и телефон твой проверен, и людей я нанимала! Ты очень хорошо заметаешь следы, Паша!
А Паша похолодел. Потому что именно в этот момент он понял. Что теперь… и уже какое-то время… ему есть что скрывать от жены. Ему повезло, что Аленины параноидальные взбрыки пришлись на тот период, когда не было… Патрика. И его ненормального виртуального романа.
Паша молчал, выигрывая время. Алена смотрела на него, тяжело дыша. Уже выпила или это ее на сухую так накрыло? Но какова, а? Значит, следила? Значит, в телефоне рылась? А он и не замечал, идиот. Паша чувствовал, что в нем начинает закипать темная, густая как смола, ярость.
Главное, чтобы стекло в руки не попалось. И ни на шаг не приближаться к жене. Во избежание.
— Выходит, я под колпаком у Мюллера, — медленно произнес Паша. Чтобы что-то сказать.
— Оставь в покое свои идиотские шутки! Кто эта такая?! — Алена сунула ему под нос свой телефон.
Паша похолодел. Задержал дыхание и только после этого посмотрел на экран телефона Алены.
Там красовался он сам в компании Лики. Девушка обнимала его за талию и радостно улыбалась.
Павел едва сдержал вздох облегчения. Мелькнувшая мысль о том, что там фотография Инги, порядком его встряхнула.
— Алена… — Паша преувеличенно громко вздохнул. — Ты же видишь, это фото из зала. А девушка — администратор фитнес-клуба.
— Почему она тебя обнимет?!
— Алена, я скажу тебе сейчас удивительную вещь. Меня иногда обнимают женщины. И они не являются моими любовницами.
— Не ерничай! — взвизгнула Алена. — Ты неблагодарная сволочь, Мороз! Тебя подобрали, вытащили из дерьма, дали работу, а ты теперь корчишь из себя непонятно кого! Кто дал тебе деньги на этот фитнес-клуб, где ты жамкаешься с этой перекачанной шлюшкой? Кто купил тебе машину, шмотки, которые на тебе надеты, чтобы ты изображал из себя невесть что, а?!
— Ты? — очень тихо спросил Паша.
— Мой отец!
— При случае уточни у Сергея Антоновича, кто именно зарабатывает ему деньги на его любимый яхтинг, — ровно и спокойно ответил Павел. И прошел в спальню.
— Не смей уходить от разговора, я еще не все сказала! — Алена, не отставая, пошла за ним.
— Я все сказал, — Паша достал из шкафа сумку и методично начал складывать вещи. Несколько пар белья, пару рубашек, галстуки, костюма два — так, на плечиках. За спиной была тишина.
— Ты что делаешь?
Он отвечать не стал. Павел аккуратно собирал вещи.
— Ты что… ты собрался уйти от меня?..
Надо все же ответить.
— Я так не могу, Алена. Я устал от бесконечных скандалов и беспочвенных обвинений. И от оскорблений я тоже устал. Мне надо побыть одному. У меня очень много работы, мне надо быть сосредоточенным и нормально отдыхать. Вместо этого ты бесконечно треплешь мне нервы. Я так не могу.
Жена смотрела на него, нелепо открыв рот.
— Я звоню папе!
— Хоть Римскому.
***
Гостиничный номер показался Паше верхом уюта. Там было тихо. Он там был один. Можно было, конечно, пожить в апартаментах в офисе. С точки зрения работы — удобно. Но такое фиг скроешь, а плодить раньше времени и возможно беспочвенные слухи он не хотел.
