— Все время моя мать посвящала «малышу». Только спустя семь лет брака сподобилась родить отцу наследника.
— Она не хотела? — моя догадка носит печальный характер.
— Не хотела, — признается мужчина, в задумчивости скользнув большим пальцем по контуру нижней челюсти, — и ничего не изменилось. Она и дальше продолжала уделять внимание исключительно «малышу», — горько усмехнувшись, добавляет он, — мной занимались преимущественно наемные работники.
— Признаться, мне трудно поверить в то, что ты рассказываешь. Валентин, это кошмар какой-то, — в недоумении выдыхаю я.
— Вот именно, ты даже не представляешь, как я устал быть невидимкой в ее глазах. Я больше не мог «любить» и «уважать» старшего брата, потому что так было нужно. Потому что иначе она меня совершенно не замечала. И даже когда она умирала, а я прилетел с ней попрощаться. Первое о чем она меня спросила: «А почему до сих пор не приехал Гриша?» Этим было все сказано.
— Но ведь Виктор Станиславович не усыновил его.
— Видимо какое-то внутреннее чутье останавливало его от этого. Отец не был дураком. Он видел, что творит мамин племянник.
— Но, тем не менее, Валентин, я знаю, что после аварии твой отец изменил завещание в пользу Григория.
Собеседник шумно втягивает воздух.
— Такое действительно случилось, отрицать не буду. В том завещании он оставлял мне некоторые материальные блага, но не бизнес.
— Ведь не завещание послужило последней каплей? — со страхом задаю я важный вопрос.
— Нет, Света, не завещание, — на лице Панкратова появляется горькая улыбка, — мой старший брат захотел оформить надо мной опеку. То есть признать меня через суд недееспособным и лишить того малого, что оставалось за мной согласно завещанию. Узнав о намерениях Григория, отец передумал увольнять меня с должности главы финского филиала и отправил в долгосрочный отпуск. А старшему сыну сказал, что уволил с целью, чтобы он оставил мысль об опекунстве.
— Я сегодня разговаривала с Аркадием Семеновичем. Это он помогал тебе?
— Он и еще некоторые сотрудники, — уклончиво отвечает Валентин.
— Что ты намерен делать? Раскроешь правду о том, что Григорий не имеет права претендовать на бизнес твоего отца?
Панкратов задумчиво выдыхает.
— Подобный скандал, может подорвать репутацию компании. Главное, чтобы об этом не додумался «малыш». Иначе он пойдет от обратного. Я отправил к нему «гонца» с мировым договором. Если откажется, то я сделаю публичное оглашение завещания, в котором говорится, что компанию отец оставляет мне. Будучи личным помощником Виктора Станиславовича, ты не могла не знать, что он переписал его незадолго до смерти.
— В самом деле? — удивляюсь я.
— Отец ведь общался с нотариусом в последний месяц?
Загружаю память.
— Да. Виктор Станиславович даже ездил к нему на семейный ужин.
— Ну вот. А ты говоришь семью и работу надо разделять.
— Я рада, что он изменил завещание. Так на что тебе нужна была эта неделя?
— На сбор доказательной базы, что мой брат, мне совсем не брат. Свидетели, документы и прочее, — мужчина подается чуть вперед. — Света, ты же не будешь на меня долго и сильно дуться за то, что я немного тебя обманывал.
— «Немного тебя обманывал»! Гениально! Нет, Панкратов, гореть тебе в аду! По крайней мере, расплатиться за трагикомедию тебе придется, — с долей шутки обещаю я.
— С удовольствием, — с готовностью заверил он, — ну вот, ты все знаешь обо мне.
— Нет, не все, Валентин.
— О чем ты еще хочешь услышать? — сдвигает брови Панкратов и меж них пролегает знакомая складочка.
— Я хочу знать, насколько ты хорошо видишь.
Глава 39
Глаза Панкратова лукаво сужаются. А я уже почти сожалею, что пошла ва-банк. Рука мужчины на полпути ко мне. Еще секунда, и подушечки его пальцев плавно движутся по моей щеке. Переходят на висок и заботливо заправляют тонкую прядку за ухо.
Его ладонь опускается на мою шею. Здесь его прикосновения совсем невесомые, легкие, будто дразнящие. Затем его пальцы теребят ворот моей блузки, словно оценивая материал. Я практически не дышу.
Валентин и не думает останавливаться, понимаю я это, когда, отогнув полу блузки, его пальцы медленно скользят по ее краю.
Господи! Пусть сейчас, что-нибудь случится! Зазвонит мой телефон, или в дом войдет охранник. Какой телефон?! Я ж его из-за звонков Григория Викторовича на бесшумный режим поставила! Бли-и-ин!
Между тем ничего «извне» не происходит, и только мой резкий выдох становится слышным нам обоим. На долю секунды Панкратов опускает взгляд, а когда его копья-ресницы взмахивают вверх, не могу не заметить перемену в его глазах. В сознании рождается разумное действие — отстраниться, а на язык мозг отправляет текст вчерашнего обещания, но…
— Я же про… — окончание моих слов Валентин поглощает губами. Я невольно прикрываю глаза.
Чувствую в груди мини-взрыв восторженных эмоций. Я рада снова ощущать прикосновения его теплых и мягких губ на своих губах. Его ладони деликатно легли на мои ушки и шею, тем самым ненавязчиво зафиксировав положение головы. Хитрюга! Нет сопротивления — нет дискомфорта и боли.
На поцелуй вскоре отзывается мое тело. Низ живота наполняет желание, что я инстинктивно сдвигаю ноги.
После долгого и волнующего поцелуя, мы решаем продышаться. Мужчина прижимается своим лбом к моему, нежно водя подушечками больших пальцев по моим щекам, предлагает:
— Пойдем ко мне. Я же чувствую, что ты тоже хочешь.
Вместо ответа цепляюсь руками за его предплечья.
— Ты стесняешься, словно тебе семнадцать, — Валентин улыбается уголком рта.
— В семнадцать я об этом даже не думала. Экзамены учила. Вот.
— Только не анализируй! — прерывисто дыша, запрещает мне он.
Не могу сдержать невинную усмешку. Подозреваю, что не стоит, но все-таки кое-что припоминаю мужчине.
— Я не анализировала в подвале. Толку от этого было мало.
Зря я это сказала!
Панкратов крепко хватает меня за руку и увлекает за собой. Не сложно догадаться, что он держит курс в свою спальню. Молниеносно в голове пролетает мысль, что Валентин явно настроен заняться со мной сексом. Вот только надо ли это мне? Стоп! Кажется, я опять начинаю все разбирать по полочкам.
Свободной рукой я сжимаю ту руку Панкратова, которой он меня держит.
— Я анализирую. Снова.
Услышав мое признание, мой спутник останавливается. Снисходительная улыбка трогает его губы.
— А может, заяц, ты просто трус?
От возмущения я вбираю в легкие много воздуха, вот только дельного выдать ничего не могу. Лишь хлопаю глазами, раскрыв рот.
На помощь мне приходит сам Панкратов. Он привлекает меня к себе и уже без суеты обнимает. С несказанным удовольствием я утыкаюсь ему в шею и вдыхаю запах, который без труда опьяняет мое сознание.
Мои глаза закрыты, но я чувствую, как мужчина наклоняется ко мне, чтобы поцеловать. И целует спокойно, без какого-либо давления. Но прикосновения его рук к моей спине четко сигнализируют о его сильном желании. Он отрывается от моих губ и, тяжело дыша, спрашивает:
— Ты хочешь?
— Да, — уверенно отзываюсь я.
Валентин улыбается от уха до уха, а его руки плотным кольцом сжимают мою талию. Считанные метры до комнаты мы преодолеваем в подобном виде — он идет на меня, а я иду спиной вперед. Прижав меня к деревянному полотнищу, Панкратов поворачивает ручку двери, и мы ныряем в спальню.
Глава 40
Стоило оказаться по ту сторону двери, как Панкратов включает хозяина положения. Он обхватывает мое лицо ладонями и впивается в губы так, что я рефлекторно зажмуриваюсь. Валентин отрывается от моего рта, так же неожиданно, как и начал поцелуй.
— Ты хотела знать, как я вижу? Начнем с пиджака.
Он запускает обе ладони под полы верхней части моего костюма, и приподнимает «плечики» пиджака с явным намерением избавить меня от него. Я послушно отвожу руки назад и оставляю их прямыми, пока курточка не соскользает вниз. Успеваю поймать предмет одежды в самый последний момент. Но в следующее мгновение мужчина уверенной рукой забирает у меня пиджак.
