— А ключевое слово тут не «мы», не «вместе», Рим, а «кажется».
— Пусть так, — подтянул я ноги, собираясь встать. Острое чувство, что зря я пришёл: он не слышит меня, я — его, и мы только окончательно сейчас разругаемся, тянуло закончить побыстрее и уйти. — Но я и раньше так поступал, ты прав, и сейчас поступлю, как считаю нужным, Олег. Отвечать за свои решения мне. И пусть лучше они будут неправильные, чем чужие. И всю жизнь потом я не буду корить себя за то, что кого-то послушался, а не поступил так, как считал нужным. Я не буду больше перед тобой оправдываться. Надоело. Всё что я хотел сказать, я сказал.
Он вытянул руку, призывая меня сесть на место, когда я дёрнулся встать.
— Ты многого не знаешь о своей Орловой.
— Не знаю, ты прав, — упёрся я локтем в сиденье дивана и подпёр голову, давая понять: хорошо, я слушаю. — Так объясни мне, наконец, какого чёрта ты к ней цепляешься. Чем она так тебе насолила, что ты её терпеть не можешь?
Он кивнул и развёл руки в стороны, возвышаясь надо мной как статуя Христа-Искупителя на вершине горы в Рио-де-Жанейро:
— Я. С ней. Спал.
на сцену вышел голый ленский
зал замер в полной тишине
и станиславский поперхнулся
на не
— Что?
Я подскочил на ноги с такой скоростью, словно меня подбросили.
В детстве, в юности, Князев всегда был выше меня, но не сейчас. Сейчас я давно вырос, а в плечах был даже шире. Кулаки сжались непроизвольно. Суставы хрустнули.
— Ты с ней… Когда?
— Спроси лучше: зачем? Зачем я тебе это говорю, — выражение лица у него было такое, словно он хлебнул чего-то невыносимо горького.
— И зачем ты мне это говоришь? — прохрипел я еле слышно.
— Затем, чтобы ты протрезвел. Чтобы понял наконец: она не такая, как тебе всю жизнь кажется. Она…
— Заткнись! — рявкнул я, подозревая, что он сейчас мне расскажет со всеми подробностями. Как обычно, не стесняясь.
— Не заткнусь, Рим! — крикнул он громче меня. — Или думаешь, если ты закроешь рот мне, или сам закроешь глаза и уши, этого не станет? Скажу тебе честно: я хочу того же — чтобы этого не было. Хочу забыть, избавиться к чёртовой матери от этого воспоминания. И не горжусь тем, что промолчал. Но это было. Мы провели вместе ночь. Это случилось где-то через год, — он прищурил один глаз, считая в уме, — нет чуть меньше, как она вышла замуж за своего Бахтина, и ты женился. В мае.
Я тоже посчитал: Славка вышла замуж в июне, я женился почти сразу — в августе (в июле сделал Полине предложение, через месяц нас по закону расписали). Следующий май — это меньше года.
Князев допил скотч, влив его в себя одним глотком. Захрустел во рту льдом — у меня аж зубы заныли. Заныли вкупе с затёкшими кулаками, что я так и сжимал, глядя на его смазливую рожу, и тем местом за грудиной, которое болело сильнее всего.
— В тот солнечный майский день… — начал Князев, пока шёл за ещё одной порцией скотча. Посмотрел на меня от стола с выпивкой, предложил кивком, я так же молча отказался, и он не стал настаивать. — …я проиграл в суде. Довольно простое дело, которое я неожиданно, глупо, бестолково и бездарно проиграл… бабе. Красивой бабе. Я шёл нервный, кровожадный, злой на весь мир, мимо ювелирного магазина, увидел в витрине рекламу, что-то вроде «на память о лучших моментах вашей жизни» и вдруг решил купить себе что-нибудь памятное, чтобы никогда не забывать, как вредно потакать инстинктам. Зашёл в магазин.
Лёд зазвенел о стекло, когда Князев бросил его в стакан. Забулькала жидкость.
— Не могу сказать, что я был рад её видеть, твою Орлову, — вернулся Олег со стаканом в руке. — Я ненавидел её за то, что она с тобой сделала. И это было очень свежо. Ненавидел за то, что ты еле выкарабкался. За то, что женился… — он предостерегающе поднял руку, когда я хотел возразить, и скривился. — Я тебя умоляю, а то здесь кто-то не понимает почему ты так поспешно женился. Из-за неё. Только не спорь, Рим! — скривился он.
Да не спорю я, не спорю, Князев.
Я шумно выдохнул, разжал кулаки и упал на диван. В ногах правды нет — сказала бы моя тётка. Ноги меня и так не держали, а уж от той правды, что вываливал на меня Олежек и подавно.
— Ну и? — выдохнул я.
— Ну и слово за слово, я купил зажигалку, сделал памятную гравировку и пригласил Орлову выпить.
— И она?..
— Согласилась, — развёл он руками. Сел рядом. — Уж не знаю, правда ли она была рада возможности узнать о тебе, или только делала вид, но когда мы пошли в бар, то говорили в основном о твоих делах. Говорили, говорили и, как водится, надрались. Я тогда жил на съёмной квартире, недалеко. Ну ты помнишь.
— Помню, — кивнул я, пока он, морщась, нехотя, как лекарство, глотал горький скотч.
Все его съёмные квартиры были на один манер, как и машины, все для одной цели: произвести неизгладимое впечатление на слабый пол, по назначению и использовались.
— Не сказать, чтобы она согласилась охотно, — передёрнуло его от крепости напитка. Князев отставил стакан на низкий столик и на него же сложил ноги, откинувшись к спинке дивана. — Но я был в том настроении, что будь она хоть монашкой, хоть матерью троих детей, не то, что твоей бывшей подружкой, я бы уговорил её пойти ко мне всё равно.
— И ты уговорил? — приподнял я одну бровь и так зная ответ.
— Да особо и уговаривать не пришлось, — гнусно улыбнулся он. — Сказал, что у меня есть фотки с твоей свадьбы, а ещё старых школьных — целый альбом. И вообще я твой лучший друг, который знает о тебе всё. А она же сама давила на то, что бухает со мной только потому, что ей интересно как твои дела. Так что отказаться ей было никак.
— Вот ты козлина, Князев, — покачал я головой.
— А то ты не знаешь, — хмыкнул он.
— Да я то знаю, — тяжело вздохнул я. — Всё? Или будут подробности?
— Всё?! Да я только начал, Азаров, мужайся!
Я закатил глаза. Всечь ему хотелось невыносимо.
И он, скотина, заслужил, как никогда. И дальше продолжал напрашиваться...
что увидит чукча
сразу петь про то
с ним не ходит в баню
никогда никто
— Горячая она штучка, твоя Орлова, — сально осклабился он.
— Я в курсе, — скривился я, давая понять, что сейчас точно всеку.
Он понял.
— В общем, что там было дальше, примерно ты себе представляешь. Опущу эти скабрёзности. Утром она вызвала такси, а я… — он побарабанил пальцами по обивке дивана, глядя в одну точку, потом резко вскинул голову, тряхнув блондинистой шевелюрой, но я перебил:
— Дай угадаю. Ты ведь не собирался рассказывать.
— Рим! — выдохнул он, снимая со стола ноги. — То, чем она поделилась, — он кашлянул. — Меня просто порвало. В клочья. Я бы ни за что тебе ни сказал.
— Так и не говорил бы, — мрачно покачал я головой. Но знал, что он мне ответит: и не сказал бы, если бы она не вернулась.
Уперев локти в колени, он уронил голову вниз, но потом поднял и посмотрел в упор:
— Она сказала, что любит тебя. Понимаешь? Сказала, что всегда любила. Тебя. Те-бя!
Я усмехнулся и… всё понял.
Эти его «кхы-кхы», «я с ней спал», «вместе провели ночь», а ещё обронённое вскользь «никогда не забывать, как вредно потакать инстинктам».
Чёртов адвокат! Дать зарок и тут же его нарушить?
Сраный жонглёр словами! Куда вдруг делись из твоего лексикона простые и понятные эвфемизмы к слову «отымел»? Почему «спал», а не «переспал»?
Сукин ты сын, Князев! Сукин ты сын!
— Знаешь, Князев, пару недель назад я бы сказал: добро пожаловать в наш клуб! Клуб людей, которых сильно удивила Владислава Орлова! Протянул бы тебе пачку салфеток, ведро мороженого, включил сопливую мелодрамку, сочувственно обнял, разрешив поплакать на своём плече. Но сегодня, извини, я уже истратил весь запас жалости на одного несчастного идиота, который малодушно ненавидит мою девушку, потому, что?.. — я выразительно приподнял одну бровь. — Она меня любит?
