– Ты… тебе идет это платье, – проговорил, наконец.
– Спасибо.
После его комплимента стало еще больнее и стыднее.
Он оценил, да, и смотрит именно так, как я себе представляла, но рядом стоит его жена! Какое он вообще имеет право смотреть вот так на кого-то кроме нее?
Почему оставил ночевать когда-то у себя постороннюю девушку, пусть и без каких-то заигрываний?
Зачем помогал, интересовался жизнью, зачем дал эту работу? Почему? Для чего?
Может, он просто хочет со мной переспать и мягко готовит таким образом к участи постоянной любовницы?
Глупо, да, может, наивно-самонадеянно, но другого оправдания всему происходящему я просто не находила.
– А это Кристина, – словно ожил он, оторвав, наконец, от меня взгляд. – Она моя…
– Мы уже познакомились, – сухо оборвала его я. – Я пойду приготовлю Элвису лекарство.
Я пришла сюда работать, а ты не смей на меня так больше смотреть!
За всем происходящим наблюдала Кристина: по-женски цепко и недовольно.
Впрочем, плевать. Плевать на все! Мне нужна эта работа, точка! Хотя бы еще одна зарплата. А дальше будет видно.
– А что это? – спросил он, увидев на полу коробку.
– Ёлочные игрушки. Я же обещала показать.
– Ёлочные игрушки? – Кристина перевела ироничный взгляд с Романа на меня. – Интересно вы тут развлекаетесь.
Притащила как дура! Ну почему я такая глупая!
На прогулку с Элвисом, срочно! Как можно скорее. Чтобы не видеть этого всего.
– Постой! – остановил меня Беркут. – Там под елкой для тебя лежит небольшой подарок. Новый год же.
– Еще один? Не стоило, – съязвила я шепотом, но к елке все-таки пошла. На автомате, без какой-либо радости. Что бы там ни было, просто заберу и все.
Под наряженным деревом лежала небольшая коробка, запакованная в лучших традициях американских рождественских фильмов. Яркая обертка, крупный бант.
Он издевается надо мной. Просто издевается…
– Я могу открыть дома?
– Лучше сейчас. Хочу знать, понравилось ли тебе, – ответил он как будто бы даже с долей какой-то неловкости. Словно ему действительно важно, будто я что-то для него хоть капельку значу. Боже, какое лицемерие!
Под гнетом любопытного взгляда Кристины, которая все это время молчала, я разорвала упаковку и достала…
– Пуанты? – бросила на Беркута растерянный взгляд.
– Я подумал, что это может стать хорошим началом вернуться к тому, что любишь...
Невероятно красивые. Символ моей детской мечты. Несмотря на разочарование и злость, в носу защекотало.
– А это…? – достала продолговатый конверт.
– А это билет на Щелкунчика. У них гастроли на следующей неделе.
– Но это же Большой!* – ахнула я.
– Он самый, – улыбнулся. – Пришлось подключить кое-какие связи, оказалось, их подчистую разбирают за несколько месяцев до премьеры.
– Это же в Москве…
– Ну да. Но ведь Москва не на другом континенте. Понравилось? – и было видно, что ему действительно важен мой ответ. Взгляд был наполнен каким-то… теплом, что ли.
– Понравилось, – и я не солгала. – Большое спасибо.
– Тебе правда очень идет это платье, – добавил он едва слышно.
– Какая у вас теплая дружба, – вмешалась в нашу беседу Кристина. – А по мне балет это скука смертная.
Я одарила ее испепеляющим взглядом и, положив подарки в коробку, ушла на кухню.
Это утро могло бы стать одним из самых лучших в моей жизни, но теперь настроение было безбожно испорчено. И ни билет в Большой театр, ни пуанты не смогли изменить ситуацию.
В то, что он женат, не верилось до сих пор.
Почему он не проронил об этом ни слова ранее? Почему не носит кольцо? Почему о его жене ни слова не в статье?
Где она была все это время? Почему он уделяет мне столько внимания, игнорируя при этом ее?
Либо он последний наглец, либо…
Разболелась голова. И желание уйти никуда не пропало.
Я быстро напоила Элвиса лекарством и не без облегчения убежала на улицу. Гуляла я с ним до тех пор, пока ноги в тоненьких капроновых колготках совсем не околели. А войдя обратно в холл, столкнулась с парой Беркутов, выходящей из лифта: они не держались за руки и уж тем более не целовались, просто сухо что-то обсуждали, но мне все равно стало дико неприятно за ними наблюдать. Даже больно.
Да, мне было больно! Потому что только теперь я призналась себе, что он мне нравится. Нравится, как мужчина.
– Как погуляли? – спросил Роман и улыбнулся. В этом своем черном пальто он выглядел отвратительно красиво, как назло.
– Прекрасно, – сухо процедила я, избегая смотреть в лицо его жены. – Я могу вечером не приходить?
– А у тебя появились какие-то планы?
– Да, появились.
– Тогда конечно. И завтра тоже можешь взять выходной. Отдыхай.
Еще бы, сдалась я им там завтра с утра пораньше.
Кто бы мог подумать, что это окажется настолько невыносимо.
Когда Беркуты вышли на улицу, Валера проговорил им вслед:
– Заявилась, все-таки…
Да, я могла бы расспросить его в подробностях, кто это и что, где она была и вообще все-все. Очевидно, Валера, как своего рода консьерж знал много об обитателях этого дома, но я принципиально решила не развивать эту тему. Меня она не касается, все. Пошел он вместе со своей женой!
– Валер…
– А, – перевел взгляд с двери на меня.
– Так что там с новым годом? Я могу присоединиться? Мои планы на эту ночь изменились.
– Серьезно? – загорелся он. – Конечно! Будет весело, обещаю. И моим друзьям ты точно понравишься.
– Тогда договорились.
*Большой театр России или просто Большой театр — один из крупнейших в России и один из самых значительных в мире театров оперы и балета.
***
Я переступила порог Ямы и словно в недавнее прошлое нырнула – ну ничего здесь не изменилось! Хотя тут все десять лет, что я обитала в его стенах, ничего не менялось, глупо было бы ожидать перемен за какие-то несколько месяцев.
Поскрипывающий дощатый пол, пыльная герань на обветшалых подоконниках, колышущиеся от вечных сквозняков выцветшие шторки…
– Лен Санна, привет.
Я приоткрыла дверь кабинета и помахала рукой.
Директриса, удерживая трубку у уха, указала пальцем на стул, а сама продолжила говорить с кем-то по ту сторону телефонного провода.
– Да, получили, конечно, Раечка занимается накладными…
Я словно прилежная школьница села и, опустив ладони на колени, осмотрела кабинет. Здесь все тоже было ровно точно таким же, как в день моего выпуска: чисто, аккуратно, ни единой лишней бумажки на столе или неровно поставленной папки с личным делом на полке.
Вместо елки угол кабинета украшала гордость директрисы – собственноручно выращенный ею гигантский фикус, украшенный разноцветной мишурой.
– Обязательно позвоню, да, сразу после праздников, – и шумно опустила трубку доисторического аппарата на рычаг.
– Ну, здравствуй, Старцева, – сцепила сухие пальцы и, чуть наклонив голову набор, уставилась на меня поверх очков. – И зачем пожаловала? Соскучилась, что ли?
Это ужасно прозвучит, но в какой-то степени она была права. Нет, это не была тоска по приятным дням, которые безвозвратно ушли, это было что-то… болезненно-нездоровое. Последнее, чего я хотела уходя отсюда – вернуться сюда обратно хоть на миг, но вот я здесь, и удивительное дело, не чувствую ни злости, ни страха, абсолютно ничего. Но ощущение, что вернулась домой не покидало.
Холодный, неприветливый, ненавистный, но все-таки дом.
– Пришла навестить тебя, вот, – положила на край стола плитку горького шоколада. – Твой любимый. С новым годом.
– Не "твой', а "ваш", – проворчала женщина и, поднявшись, сняла с полки две чашки. – Ну чего сидишь, – обернулась, – ставь чайник, раз пришла.
Знакомое поведение, всегда она была такой – резкой, ворчливой, показательно злой, но я знала, что она человек она добрый. Знала, что ее душа болит за каждого обделенного ребенка, правда, она скорее проглотит собственный шиньон, который носит столько, сколько я себя помню, чем признается хоть в какой-то слабости.
