зажмуриться, но он не дает. В раз приближается и за щеки берет.
– Не смей отворачиваться, на меня смотри! – теперь мне по-настоящему страшно. – Ты понимаешь, что я тебя убить сегодня мог? Ты понимаешь?! Как ты вообще додумалась? Да еще с Кариной?
– У меня не было выбора, Игнат Олегович, мой брат…
– Закрой рот! Сейчас просто заткнись.
Как же мне перед ним стыдно… Он мне доверял, а я…
Он толкает меня к стене и идет к ванной, стягивает рывком футболку, и я замечаю на ней кровавые пятна, только осязаю запах пороха и грязи. Дрался? А если ранен.
Хочу спросить, но только как заколдованная смотрю, как по его мощной фигуре стекает вода.
– Обработать вам раны? – все-таки выговариваю, но он не отвечает. Проходит в комнату и включает свет, осматривая меня с ног до головы. От ожидания меня уже колотит. Ну скажи что-нибудь, скажи, пожалуйста.
Но он только садится, сжимая кулаки и смотря на меня колючим, полным гнева взглядом.
– Игнат… – сглатываю слюну…
– Все, отмазал я твоего брата. Спас клуб, который из-за тебя чуть не потерял. Не отберут у тебя квартиру, а меня не посадят в тюрьму, – рявкнул он, так и продолжая сидеть ровно.
А во мне радость всколыхнулась. Это ж… Это ж просто чудесно! Я даже обнимать его лезу, чувствуя, как от желания сводит пальчики на ногах. Да если он сейчас меня поцелует, я сама отдамся ему, женой, если будет надо.
Ага, возьмет он меня. Разбежалась.
– Правда?! Спасибо, спасибо вам большое! Я даже не знаю, как вас благодарить, – даже в каменную щеку целую в порыве чувств, надеясь, что сейчас он мне все расскажет.
Но он вдруг отталкивает меня от себя, буквально толкает на кровать, поднимаясь во весь рост, пугая размерами.
– Знаешь, ты прекрасно знаешь, как будешь меня благодарить… – босс берется за ремень, а я моргаю.
Нет, я готова, я давно готова быть его, но не так, не с таким настроением, когда он считает меня предательницей. Он ведь знает, что у меня не было выбора!
– Что? Но я думала, вы это просто так… – дура, знала ведь, понимала.
– Я не рыцарь и никогда им не был. Раздевайся.
– Но я… – поджимаю ноги к себе, но он дергает щиколотку на себя, нависая сверху, и шипит сквозь зубы.
– Мне уже надоело ждать, не хочешь сама раздеваться, я помогу. Но сегодня ты никуда от меня не денешься. Сегодня ты моя… – рвет он мое платье, а я зажмуриваюсь и слышу только собственный всхлип и треск любимого платья. – Или вали в тюрьму.
– Игнат, пожалуйста, не надо!
Знаю, что заслужила, знаю, что нужно снести все достойно. Его гнев и злость, но не получается. Внутри какой-то чертенок словно, и я вместо того, чтобы к нему подойти, убежать пытаюсь. В кабинет.
– Иди сюда, дрянь! По-хорошему прошу, – пытаюсь на груди оставить ткань, даже лифчик надеть не успела. Я от него, к двери, но она заперта. Поворачиваюсь спиной и глазами ищу, что потяжелее.
– Не надо, Игнат. Ты не в себе. Мне будет больно, а ты будешь жалеть.
– А кто в этом виноват!
Кружим вокруг стола, страшно, заводит. Ужас, как все это противоречиво. И ремень. Зачем он снимает чертов ремень.
– Эй, ты меня трахать собрался или бить?
Этот визг – мой голос?
– Пока не решил. Иди сюда, сказал!
– Нет, Игнат. Хочешь взять, придется насиловать.
– Значит, – наигранно обреченно вздыхает, – придётся, – он вдруг прыгает на стол и пока с него, я в другую сторону мчу, но не успеваю, кричу, когда он мою руку хватает, сам на диван падает и меня поперёк коленей кладет.
– Игнат! Не надо, ты же не такой, – умоляю, пытаюсь вырваться. И тут же вскрикиваю, когда на ягодицу опускается шлепком ремень.
– Я тебе доверял, – удар, мой вскрик.
– Решил, что с тобой даже отношения можно построить, – новый удар и мой всхлип. Дура, дура. Сразу вспоминается, как мечтала о совместном будущем, о том, как буду делать для него все, только чтобы он не смотрел на других. Черт, идиотка. А-а!
– А ты такая же дрянь, как все. Значит, и отношение к тебе будет соответствующее, – новый удар. Сильнее, болезненно. И, гад, бьет в одно и то же место.
– Ну так выгони меня! Выгони и забудь! – кричу я, снова дергаясь, а он снова шлепает, а в голову шепчет.
– Ты не представляешь, как мне этого хочется – просто взять тебя и вышвырнуть, – вздрагиваю, когда ремень вместо удара гладит место. Я сама отчего-то застываю, чувствуя, как от облегчения и удовольствия по телу ворох мурашек разносится. Нет больше страха, он материализуется в нечто очень опасное. Я сглатываю, чувствуя стыд от того, как намокают трусики. И словно зная это, ремень втискивается межу моих ног ребром. Я чувствую прикосновение кожи, которая давит на половые губки. Это все не говоря о том, как в живот тычется его немаленьких размеров стояк.
Судорожно вздыхаю, чувствуя, как заткнут ремень, а на ягодицу опускается рука шлепком болезненным, а затем пальцы вжимаются в плоть, проводят там же, где ремень елозит. Он словно оттягивает ее в сторону. Зачем?
– Вот вы бабы. Вас даже не накажешь, вам это нравится. Нравится же, Оля? – его голос как ток по переплетению нервов, подсвечивает лампочки по всему телу. – Только не ври мне больше.
Новый шлепок, а следом рука в волосах.
– Ну же, Оля, простой вопрос, простой ответ.
Господи, он меня убивает. Но как признаться.
Новый удар и я всхлипываю.
– Да.
– Не слышу.
– Да, нравится.
– Течешь, как сука, – ремень он подносит к моему лицу. – Даже сквозь трусы видно.
– Прости.
– Тебе придется оочень постараться, чтобы вымолить мое прощение. Оближи.
– Что? – уже плохо соображаю. Голова кружится.
– Ремень, говорю, оближи и не зли меня, – он прямо к губам его подносит. А бедрами шевелить начинает, его член трется об мой живот, и я непроизвольно вздыхаю. Безумие какое-то. Это разве секс? Секс – это просто совокупление, а это кажется чем-то постыдным, слишком взрослым, с пометкой 21+.
Но я вытаскиваю язык и облизываю полоску ремня, чувствуя свой запах.
– Вот так же будешь полировать мой член, когда я скажу. С этого момента ты будешь делать, что я скажу, поняла?
– Более чем, – задыхаюсь, воздуха почти не остаётся, а капли сока уже по ногам текут. Стыдно, но возбуждение пронизывает до костей, делая почти больно. Его пальцы уже между ног, ткань влажную оттягивают и касаются до ужаса мокрой промежности. Он шумно выдыхает и
