— Но почему?
— Что почему? — не понял он.
— Почему я? Ты просто пёр, как танк…
— Я смотрю, тебя это давно терзает, Неженка, — хмыкнул Матвей, и немного отстранился.
— Не хочешь, не отвечай, — обиделась я, но гордо отвернуться мне не дали. Матвей снова подтянул меня к себе, и обнял.
— Да не знаю, чего меня так перемкнуло тогда. Хотя… — он задумался.
— Хотя? — насторожилась я.
— Я охуел, когда увидел, как ты готовишь! — признался он.
Я рассмеялась, прикрывая рот ладошкой, а потом, и вовсе уткнулась в подушку.
— Ну и чего ты смеёшься? — заворчал он.
— Я ожидала, что ты сейчас, как всегда, отпустишь пошлые комплименты, отдельным частям моего тела, а ты, оказывается, был сражён моей хозяйственностью, — оправдывалась я, за своё веселье.
— О, можешь не сомневаться, твою охренительную задницу, я заценил ещё с порога, — не заставил он себя ждать.
— Да уж заметила я, — всё ещё веселясь, ответила я, и тут же почувствовала, как он без зазрения совести лапает меня, как раз за предмет разговора.
— Матвей, — я перехватила его руку, и он послушно убрал её.
Мы замолкаем. Я вспоминаю тот новогодний вечер, покручиваю все детали.
— Интересно, если бы я всё же осталась с Евгением, — кидаю я предположение.
— Нет, — отрезает Матвей.
— Ну, если…
— Нет, — перебивает он меня, и резко наваливается, подминает под себя.
— Говорю же нет! — рычит. — Ты моя, и всё тут!
Накрывает мои губы своими, но не жмёт, сдерживается, целует, хоть и держит так, что шелохнуться не могу. Твёрдое тело прижато к моему, и я отчётливо ощущаю, его возбуждение. Во мне тут же всё оживает, и неимоверно хочется забыться в сладких ощущениях, но я не могу. Я потом себя не прощу.
— Отпусти. Ты обещал! — прошу его.
Он приподнимается, и я выскальзываю, поправляю сбившуюся футболку, и отползаю к стене. Слышу, как он шумно дышит, я и сама запыхалась от этого нападения, которое обычно завершается бурным сексом.
— С тобой невозможно просто спать, — ворчит он, и снова ложится, шарит рукой в поисках меня.
— Ты сам предложил остаться. Теперь пеняй на себя, — отзываюсь я и отталкиваю его руку.
Мне тоже нелегко, держать себя в руках. Каждое его прикосновение плавит меня.
— И что, так и будешь, стенку подпирать, — фырчит он недовольно, но не настаивает.
Он вообще стал более деликатный, если это понятие можно отнести к Матвею. Слушает, и главное слышит меня. Действует осторожно, словно любое резкое движение спугнёт меня.
— Так лучше, — отвечаю я, — ты же видишь, что происходит.
Пищит телефон Матвея, высвечивается какое-то сообщение. Я не смотрю на экран, но вижу, что он поспешно смахивает его, а ещё замечаю нахмуренные брови.
— Прости, звук не могу убрать, если мама…
— Да всё в порядке, — обрываю я его, и отворачиваюсь.
— Люба! — зовёт он меня, после долгого молчания.
Я честно пыталась заснуть, но как, ни старалась сон не шёл.
— Что?
— Когда у тебя день рождения? — вдруг спрашивает он.
Я оборачиваюсь.
— То есть мы дошли до той стадии, когда можно вскрывать все карты? — шучу я.
— Ответь, — как всегда рычит.
— Ты первый, — не сдаюсь я.
— Первого октября, — отвечает он.
— А у меня восемнадцатого августа. Вот и познакомились, — продолжаю ёрничать я.
— Слушай, не начинай, когда я должен был у тебя это узнать, мы всё время трахались, — злится Матвей.
— Не всё время, — возражаю я, и сажусь, прислонившись к стенке, — просто признай, что тебе это было не интересно.
— Да, были у меня на уме другие вопросы, — соглашается он.
— Например, с кем я трахалась до тебя, — припоминаю давнюю обиду.
— Слушай, женщина угомонись, я же уже извинился, — судя по шуршанию, он тоже сел.
— Ты не извинялся, — я сложила руки на груди, — не за это, не за то, что ушел, ничего не объяснив.
Он молчал. Понятно, гордость свою не переступит.
— Прости меня, — тихо говорит он.
Слышу, что выдавить из себя эти слова ему трудно.
— Прощаю, — отвечаю я.
Он подползает ближе, подсвечивает моё лицо телефоном.
— А ты стерва, Неженка, — заключает Матвей.
— А ты пошляк, — отвечаю на это я.
Лицо его расплывается в улыбке, он протягивает руку, и обнимает меня, заваливает на постель.
— Я накажу тебя за это, — шепчет он, вперемешку с поцелуями, — с особой жестокостью, ты взмолишься о пощаде!
Я зарываюсь пальцами в его волосы, и подставляю губы под поцелуи, удобнее устраиваюсь в его руках.
— Я не сомневаюсь в этом, — смеюсь я в ответ.
Наши игрища прерывает, писк телефона. Матвей шарит рукой, и глядит на экран. Тут же встаёт, и без слов вылетает из комнаты, идёт к матери. Я тоже встаю, но робко топчусь у входа. Он выходит, через несколько минут, следуя мимо, на кухню.
— Матвей, давай я помогу. Что сделать? — иду за ним.
Он наполняет стеклянный стакан водой.
— Всё в порядке, — отвечает он, уставшим голосом, — давление скакнуло, сейчас выпьет лекарство, а потом посмотрим. Иди, ложись, я скоро приду.
И проходит мимо, а я так и остаюсь стоять на кухне. Делать нечего, иду спать. Забираюсь под одеяло, свернувшись калачиком. Не люблю спать вне дома, даже у отца плохо засыпаю, а здесь и подавно. Чужая атмосфера, непривычные запахи, диван сильно жёсткий. Я верчусь, но всё же, забываюсь в тревожном сне. Чувствую, как рядом ложиться Матвей, и тут же сгребает меня в объятия.
— Ну как? — спрашиваю я, уткнувшись в его грудь.
— Нормально, — отвечает он, и вздыхает. — Знаешь, каждый раз боюсь заходить, когда срабатывает эта хрень. Спешу, и боюсь, на секунду на пороге замираю, вслушиваюсь, дыхание распознаю, а потом уже захожу. Почему мне так страшно?
— Потому что ты любишь её, — отвечаю. — Я понимаю тебя!
Он прижимает меня крепче.
— Всё бы отдал, только чтобы она здорова была. Не ценил раньше, а теперь, как маленький ребёнок, боюсь остаться без неё.
— Матвей, — я обхватываю его лицо, руками, — всё будет хорошо!
Целую его глаза, щеки, губы.
— Она обязательно поправится, — приговариваю я.
— Ты очень добра ко мне, Люба, — говорит он, — я не заслуживаю тебя.
— Ну что ж, утром отвезёшь меня домой, трахнешь, и можешь быть свободен, — шучу я.
— А трахать обязательно? — тоже дурачится он.
— Ещё как обязательно, — смеюсь я, и замираю в его объятиях, слушаю гулко стучащее сердце и мерное дыхание.
— Спасибо, — шепчет он.
Но я уже не отвечаю, потому что проваливаюсь в сон. Оказалась что для спокойствия, нужны были крепкие руки, и стук сильного сердца.
6
Его будит ощущение пустоты рядом.
Всю ночь он сжимал в объятиях Неженку, а она согревала его, успокаивая и развеивая его тревоги.
Такая трогательна, маленькая, лакомая.
Даже глядя на неё в его футболке, ему хотелось её, а уж когда она прижималась к нему своим телом!
Как он держался, сам не понимал. Член стоял колом. Но он обещал ей, хотя она сама изнывала от желания. Но он не хотел повторения того, что было в кафе, и поэтому он держался.
И вот сейчас он остро ощущает, что её нет рядом. Открывает глаза, и убеждается, что он один, бережно накрыт одеялом.
Матвей трёт глаза и шарит под подушкой, смотри на телефон. Ещё рано. Половина седьмого, и на улице ещё темно. Он садится, ерошит волосы на голове, потом потягивается до хруста. Встаёт и только сейчас слышит тихий плеск воды, и женский говор, что доносится из кухни. Он озадаченно плетётся на кухню, и застаёт сидящую за столом мать, и Любу, порхающую у плиты. Она переоделась в свою одежду. Свежа и бодра.
Они любезно болтают, обсуждают какую-то книгу. И мама выглядит очень хорошо.
Первой его замечает она.
— Матвей, — говорит ему, — оденься.
Люба тут же оборачивается, и улыбается ему.
— Привет, — говорит она.
— Смотрю, уже познакомились, — ворчит он, и отворачивается, идёт в ванную, и улыбается. Блядь! Как дурак!
