расплывается темно-красная лужа.
— Даже не дергайся, подними руки! — командует мать отцу. Тот быстро выполняет ее команду.
— Дорогая, не нужно этого делать, я же тебя люблю, — быстро говорит отец.
— Ага, так сильно любишь, что не перестаешь трахаться с каждой мало-мальски симпатичной бабенкой? — ехидно подмечает моя маман.
— Ты все не правильно истолковала, — пробует вывернуться отец, вот только у маман глаза горят, и она настроена очень серьезно.
— У какой суки подрастает твой сын: у Кати, у Снежаны или у Светки?
— К-к-ка-какой сын?
— Не ври мне! Роберт рассказал все этой, — переходит на ультразвук мать и тычет в меня пальцем.
— Ах, Роберт! Наш пострел, смотрю, везде успел, — отец смеется, через минуту его смех переходит в истерику.
— Заткнись! — орет на него мать.
Но тут происходит то, что не сразу укладывается у меня в голове.
Отец, гомерически смеясь, складывается пополам, словно хватается за животик. А потом вдруг резко бросается в ноги матери, сбивая ту с ног. Вот только она с испугу нажимает курок.
Мать падает, пистолет отлетает в угол. А под отцом растекается лужа крови.
Я с ужасом смотрю на все это. От страха меня трясет.
А мать вскакивает и начинает лихорадочно двигать мебель, ища пистолет.
Я следующая, — с ужасом проносится у меня в голове. — Свидетелей убирают.
И я спрыгиваю на пол с дивана и лечу на выход.
— Стой, — орет мне в след мать.
Но я вылетаю на улицу, и перед самым выходом меня хватают крепкие руки и пихают в очередную машину.
Роберт!
Меня толкают в спину, я спотыкаюсь и падаю в раскрытые дверки минивена. Краем глаза вижу, что к входу в дом спешит прислуга. Видимо родители вызвали для уборки дома. Ага, там как раз надо прибрать трупы!
— Роберт, — слышу, как мать окликает моего похитителя.
Она уже без пистолета в руках. Хватает того за грудки и что-то шепчет ему на ухо. Но тот лишь сально ухмыляется и до меня доносится ответ: У меня есть теперь игрушка моложе лет на — дцать.
О чём это он? Это меня он игрушкой назвал? Ошибся адресом паренек, я ещё повоюю, не рад будешь.
А мать? Она только что убила своего мужа и уже виснет на плечах молодого мужика. Кстати, а как она собирается объяснять прислуге трупы в нашей гостиной?
И тут мать замечает прислугу, что встала столбом у дальнего входа. Те топчутся и испуганно смотрят на меня. У меня есть надежда, что они уведомят кого надо о моем похищении. Не могли же они не увидеть мои связанные руки.
— Пошли вон, — орет на них мать. — Вон! Я сказала.
Те испуганно вздрагивают и семенят на выход. По-моему у меня сообщников среди них нет. Ни одна даже глаза на меня не подняла. Им насрать на разборки в семье. Вряд ли они позвонят, чтобы меня успели спасти.
Мать еще какое-то время вешается на шею Роберту. Но тот грубо ее отталкивает и уходит к машине. А она с ненавистью смотрит на меня. Меня затягивают внутрь и бросают между сиденьями.
Машина резко взревела и с визгом и пробуксовкой выехала со двора.
Мы гоним по городу на предельной скорости, а я молю бога, чтобы нам попался гаишник, ну хоть кто-нибудь пусть остановит эту машину. Но нас не тормозят. Вот за окном замелькали сосны и березки. Мы уже вдалеке от города. А вот и знакомый рекламный щит, возле которого мы поворачиваем. Со своего места я плохо вижу дорогу, но даже по тем ориентирам, что проскакивают мимо несущейся машины, я понимаю, что мы едем в тот же дом, где я была прошлый раз. То есть, ума-то совсем нет.
Мне это на руку, если Пашка забеспокоится, что меня нет, будет искать, то приедет и проверит этот дом.
И вот мы проезжаем ворота и тормозим возле главного входа. Дом, видимо, строился в девяностые. Окна маленькие, беспорядочно разбросанные по наружной стене, в одной стороне балкончик, прилепленный, как ласточкино гнездо. Все какое-то несуразное, но зато большое.
В этот раз меня заносят на третий этаж в биллиардную и вновь бросают на пол.
— Хоть бы подстилку бросили, а то, как собаке бездомной, на полу лежать приходится, — бурчу я.
И двое парней бросают мне матрасик для собак, они ржут и фотографируют, как я устраиваюсь на ней. Но попе холодно, выбора у меня нет.
Меня по-прежнему мучает жажда, неприятно затекли руки, связанные позади, мокрая кофта липнет к телу, вызывая мурашки.
Но я устраиваюсь по удобнее, ведь не известно, как долго придется ждать помощи.
Через час засыпаю. Просыпаюсь от толчка в бок. Заспанно хлопаю глазами. Надо мной возвышается Роберт.
— Ну, что? Готова, — он улыбается, и его улыбка напоминает мне оскал гиены.
— К чему? — удивляюсь я.
— Сейчас замуж выйдешь, — ржет он. — Будешь Хусаиновой.
Я молча смотрю на него, а он наклоняется и перерезает веревки, что стягивали мои руки.
На миг горячее тепло хлынуло по сосудам к пальчикам, ладошки нагрелись, как батареи. Но через несколько мгновений появляется неприятная боль. Руки я отлежала. Пока я разминаю руки, Роберт достает откуда-то мою сумку и ищет, я даже знаю что. Но паспорт лежит в скрытом отделении, просто так его не найти. Я лишь усмехаюсь про себя.
Покопавшись немного, он машет рукой. Посылает всех к черту, хватает меня за предплечье и тянет вниз.
Мы проходим по коридорчику и спускаемся по ступеням, дом действительно построен запутанно, здесь есть этажи и межэтажные ответвления, ведущие в непонятные комнаты, темные и неуютные.
Внизу нас ждала женщина, этакая совдеповская тетка в строгом, деловом, трикотажном костюме с папкой в руках. На голове хала, очки в золотистой оправе, ноги обуты в зимние сапоги, рядом на стуле доха из нутрии.
— Начнем? — спросила тетка, бросив на меня быстрый, оценивающий взгляд.
— Давай, — бросает ей Роберт.
Та семенит к столу, кладет папку на стол, раскрывает на нужной странице и достает ручку.
— Готово, — кивает головой Роберту.
Тот тоже кивает в ответ и встает рядом со мной, как жених.
Тетка начинает нести бред про брак, ну что там обычно бормочут чиновницы брачующимся, а меня накрывает смех. Я тихонько хихикаю, а тетка строит мне страшные глаза.
— Согласны ли вы Роберт Хайдарович взять в жены Анжелику Дмитриевну?
Не, тетка не спрашивает, она утверждает.
— Согласен, — Роберт кивает головой и скашивает глаза в мою сторону.
— Согласна ли вы Анжелика Дмитриевна…
— Я не могу сочетаться
