головой, словно запуталась.
Возможно, она и правда запуталась в собственных играх, мотивах, желаниях. Но эта часть пьесы, где подруга горько раскаивается за свою подлость и валяется у меня в ногах, вымаливая прощение, была мне неинтересна.
Марку не нужна она, ей не нужен Марк, но в маниакальном желании «поставить галочку», получить то, что им не нужно, в странной гонке, где цель не оправдывает средства, некоторым людям нет равных.
Когда в пятницу, Манн вызвал всех в кабинет на рабочую планёрку, Завьялова уже оправилась.
«Как с гуся вода» — сказала бы моя мама.
Уже щебетала пташкой, напропалую кокетничала, собирала свеженькие сплетни, несла их как сорока на хвосте из кабинета в кабинет и на заседание явилась при полном параде: помада на лице, сиськи в декольте, ногти в маникюре.
Планёрка обещала быть короткой: среди руководителей творческих проектов «Брендманна» распределяли новых клиентов.
Манн выдавал общий список, где был указан объём работы и суммарная стоимость проекта (сколько клиент готов вложить), руководители выбирали, разбирали папки с техзаданиями и уходили.
Обычная схема для «Брендманна»: Завьялова забирала, кого хотела, остальным доставалось, что осталось. Если кто-то был против, мог с ней поспорить, но заканчивалась попытка ничем: Зина уносила свою папочку, как ценный трофей, остальных клиентов раздавали по желанию, не глядя, или обычной жеребьёвкой.
— Ну с кого начнём? — обвёл глазами собравшихся Манн. Обычно он и сам первой давал слово Зинаиде, но сегодня остановился взглядом на мне. — Анна Викторовна?
Я кивнула:
— Спасибо!
— Но я… — начала было Завьялова.
В кабинете повисла могильная тишина.
Все точно знали, кого хотела взять Завьялова. Все точно знали, что начнётся, если её проект выберет кто-то другой: кому бы Манн ни предоставил право выбора, обычно это ничего не меняло. Но никто не знал, что будет, если её проект выберу я.
— Вы хотели что-то сказать, Зинаида Александровна? — спросил Манн.
Но Завьялова вдруг опустила глаза.
— Нет, Артур Аркадьевич, ничего, — ответила она.
И все знали: я уже победила.
— Мне показалось, вы хотели возразить? — уточнил Манн.
— Нет, нет, — заверила его Зина.
— Анна Викторовна, — снова обратился Манн ко мне. — Вам слово.
Напряжение пульсировало, как на гладиаторских боях, когда один из соперников уже повержен, другой занёс над ним меч, и трибуны скандируют: «Убей его! Убей! Убей! Убей!»
— Я возьму «Шик. Блеск. Красота», — протянула я руку к папке и взяла проект, который никто не хотел брать, чем, конечно, разочаровала собравшихся: они требовали крови, требовали позорной капитуляции Завьяловой. Но я думала не о сиюминутной славе, а, как обычно, о том, что мне с клиентом работать. — Я, кажется, даже стриглась в этом салоне, — улыбнулась я. — Там миленько. И мне нравится игра слов.
— Хорошо, — кивнул Манн и махнул рукой, мол, разбирайте, кто что хотел.
Затем так же величественно махнул, давая понять, что собрание закончено.
Загремели отодвигаемые стулья.
Я встала. Завьялова тронула меня за локоть:
— Спасибо!
— Это не ради тебя, — ответила я и отвернулась.
Меня окликнул Манн:
— Анна Викторовна, задержитесь.
— Считаете зря? — спросила я про бесславно выбранный салон, когда мы остались одни.
— Считаю, да. В спорте принято пользоваться своим преимуществом, будь оно в весе, или в силе. Но думаю, вы провели неспортивную аналогию. Нет чести добивать лежачего?
Я пожала плечами.
— Ясно, — улыбнулся Манн. — Но я задержал вас не за этим.
Он положил передо мной папку.
— Я не могу это доверить никому, кроме тебя, Ань, — сказал он, переходя на ты и давая понять, что это не в службу, а в дружбу.
— Артур Аркадьевич, — выдохнула я. — Моя команда и так загружена по максимуму. Я не…
— Это не для твоей команды. Это лично для тебя. То есть конфиденциально, между нами. — Дождался, пока я кивну. — Посмотри внимательно и поговорим после выходных.
Я забрала со стола папку, не зная, чего ожидать. Но пока мне некогда было о ней думать — сегодня меня ждала бывшая свекровь, а завтра — ужин с Котом Бегемотом.
Что-то не так.
Я поняла это, едва вошла.
Бывшая свекровь предупредила, что дверь будет открыта (чтобы не звонила, у неё мигрень). Но разбитая чашка на полу и три кошки, лакающие из лужи — в обязательный набор мигрени точно не входили. Как и запах кошачьей мочи, что ударил в нос.
— Елена Сергеевна! — крикнула я, поспешно скидывая пальто, сапоги.
По пути заглянула в кухню. Это что, грязная посуда? А что у кошек с мисками? Корм разбросан, воды нет. Такого срача у моей педантичной чистюли свекрови я не видела никогда. В гостиной было не лучше: вещи, словно их достали из шкафа и не положили на место, грязные полотенца, таз, половая тряпка. Боже, этот запах!
Елену Сергеевну я нашла в спальне. На кровати. В абсолютно тёмной спальне.
— Елена Сергеевна! — бросилась я к ней.
— Ну я же просила, — прикрыла она лицо рукой от упавшего из коридора света. — Зачем так орать?
— Простите, — закрыла я дверь, когда она недовольно махнула, чтобы убрали свет. — Что случилось?
— Ничего не случилось, — ответила она. — Ничего из ряда вон выходящего.
Но я бы так не сказала.
Сначала мне не понравилось её дыхание, натужное, словно каждый раз она выдыхает с недовольным звуком. Потом, когда глаза привыкли к темноте, мне показалось, что она слишком худая: грудь в вырезе прям костяная, как у куры второй категории (так говорила мама про худых синюшных цыплят, которых продавали в её детстве в универсамах), рука на лбу тоже ветка веткой.
А потом я увидела то, от чего лишилась дара речи.
Свекровь была совершенно лысой.
— Елена Сергеевна, — прошептала я.
— Только давай не устраивать трагедий, — провела она рукой по голове. — Ну лысая. И что?
— У вас?.. — язык не поворачивался спросить прямо.
— Да. У меня рак. Рак груди. И сейчас неоадъювантная химиотерапия. Предоперационная.
— И кто за вами ухаживает? — наверное, в стрессе я становилась похожа на маму, поэтому задала самый актуальный вопрос.
— Никто. Не надо за мной ухаживать.
— Угу, — многозначительно кивнула я. — А где ваша домработница?
— В Караганде. Уволилась, сучка. Сказала, будет дочери помогать с внуками, но я поняла: побоялась заразиться. Как узнала про рак, так и сбежала.
— Что раком нельзя заразится, она, видимо, не в курсе?
Свекровь блеснула глазами так, что даже при задёрнутых шторах было понятно, что она хотела сказать.
— Ты слишком много требуешь от людей, — выдохнула она устало и скривилась от боли, — в большинстве своём они глупы, невежественны и трусливы.
