Савва чувствовал то же самое.
Солнце встало в зените и палило нещадно.
— Ух. — Савва опустил Женю на противоположном берегу в горячий песок. И не успела она оправиться, как тут же впился в ее губы в сладком поцелуе.
— Ой!
— Что «ой»?
Савва расстегнул пуговички на блузке Жени, ощущая, что отвоеванное им право разрешает продвинуться в отношениях дальше.
— Только не говори опять: «Ой!» От этого у меня может остановиться сердце, — пробуя расстегнуть ей молнию на джинсах, в шутку предупредил он.
Неожиданно для самой себя прильнув к нему, словно спасаясь от кого-то, она ответила на его ласки. В первый раз в жизни она по-настоящему отдавалась мужчине, потому что жаждала его, желала по-настоящему. Ее переполняли неведомые до сих пор чувства: гордость за его силу и смелость, необыкновенная нежность за тонкость, деликатность, умение покорить, а точнее, обуздать такую холодную женщину, какой она себя ощущала до сегодняшнего дня, разбудить в ней то, чего до сих пор не удавалось никому, даже ее кумиру Артуру Серебряному. Она металась в объятиях великана молча, закусив губы, стесняясь словами выразить свои чувства. Она не знала, что говорят другие женщины в таких случаях. Что кричат? Кого зовут?
Позже она спросила его об этом. Спросила, когда, расслабившись, лежала у него на коленях и, счастливая, смотрела в голубое безоблачное небо, вспоминая, как ими овладел единый порыв, как она впервые стала ласкать его могучее тело и как звуки, издаваемые ими, слились с журчанием речушки, щебетанием птиц, с самой природой.
Все, что их окружало, сопутствовало любви, и она, впервые захмелев от неземного наслаждения, будто взлетела на небеса, на минутку попала в рай, где звучала музыка, зовущая ее получать наслаждения еще и еще. Потом сильные руки опустили ее вновь на землю, и она умиротворенно успокоилась в их объятиях.
— Каждый то, что он чувствует, — объяснил ей Савва, отвечая на ее интимный вопрос. — Часто это невозможно выразить просто словами, а потому поэты пишут стихи — поэзия точнее всего это передает. У хороших поэтов ощущения, которые они переносят на бумагу, лиричны, точны, красочны. Они проникают в самые сокровенные тайны души и заставляют трепетать.
— Ты считаешь себя плохим?
— А ты?
— Я совсем не знаю тебя.
— А я тебя знаю.
— Да? — удивленно вскинулась Женя.
— Ты девочка, взявшаяся играть чью-то чужую роль!
«От ролей я как раз отказалась, — подумала Женя, вспомнив, как обводит вокруг пальца этого сильного, большого человека, не решаясь ранить его мужское самолюбие. — Я такая, какая есть! — хотелось крикнуть ей и раскрыться перед любимым. — Могу быть деловой, строгой, придирчивой. Могу быть ласковой, страстной, но все равно не кошечкой, а тигрицей! Понял ли ты это, мой любимый. Нет?»
— Когда я была маленькой и ездила в лагерь, помню, там из окон был виден такой же, как здесь, пейзаж: такая же речушка, — Женя приподнялась с песка, — поле, лес. Летом солнце поздно садилось за горизонт. Оно освещало лес как-то по-сказочному. Я пересчитывала деревья. Их было довольно много. Однажды среди зарослей мне показался добрый молодец, принц из моей сказки, верхом на коне. Он звал меня с собой. В голове у меня заиграла сладкая музыка, мне было как-то по-особенному хорошо, хмельно, закружилась голова. Потом принц стал невидимым, растворился. Я мысленно звала его, но он исчез далеко за горизонтом. Я заснула в неге. Проснувшись, я не знала, был это сон или явь. Бабушка объяснила мне, что за мной в этот миг прилетали ангелы. Сейчас, когда ты обнимал меня…
— А ты меня!
— Да. Мне показалось на какое-то мгновение, что именно тот самый пейзаж я вижу перед собой.
— В тот момент в тебе просыпалась маленькая женщина, современная наука объясняет это прозаически: игра гормонов. Сладкая, хмельная музыка, зарождающаяся у тебя в голове, звала тебя. Заманивала, как песнопение коварных сирен.
— Но коварным сиренам не удалось меня заманить, нет! Ни тогда, ни потом! — Женя твердо замотала головой.
Савва с непониманием посмотрел на девушку.
— Эх ты, поэт! Я ведь не о физическом, земном, а о том, что у меня тут, в голове! Музыка не рождалась, понимаешь?
— Значит, я взмахнул палочками, как дирижер, и музыка полилась? Так, что ли?
Женя наконец-то улыбнулась. В зубах она держала сорванную ромашку.
Савва выдернул из цветка два лепестка.
— Любишь — не любишь, — прищурившись на солнце, проговорил он.
— И еще знаешь что? — Она протянула ему головку с оставшимися тремя лепестками.
— Однако же «любишь», — думая о своем, сосчитал он.
— Тогда, глядя на этот пейзаж, я впервые подумала о любви, — закончила свою мысль Женя.
— Точно знала, что среди этих полей ты встретишь меня, — вновь обратил все в шутку Савва.
— Я не поверила бабушке про ангелов, мне казалось, что во мне зарождается любовь.
— А сейчас?
Женя вспомнила давний разговор с Наташей о любви, о чувствах.
— Не знаю. Я доказывала своей подруге, что физическое влечение как хмель, от которого дуреешь, теряешь голову.
— Хмель?
— А теперь понимаю, что-то совсем другое!
— Что же? — вновь притянув Женю к себе и лаская ее тело, поинтересовался Савва.
— Музыка у меня в голове, музыка! — Чуть отстранившись, Женя поднялась и встала во весь рост. — Музыка, от которой кружится голова!
— Не совсем так, — глядя на прекрасную девушку, которая казалась совершенством природы, произнес Савва. — Это и красота, и музыка, и хмель одновременно. То, чем можно и любоваться, и слушать, и пить, но никогда не налюбуешься, не наслушаешься, не выпьешь до дна! Это бесконечность!
— Как это — и музыка, и хмель? — в раздумье покачала головой Женя.
— Постой-постой. Ты мне название придумала: «Хмельная музыка любви»!
— Название к чему?
— Я сценарий фильма написал.
— Ты пишешь сценарии? — удивилась Женя.
— Да. Только никто их пока не взялся реализовать.
— Дашь почитать?
— А тебе интересно?
— У меня есть один знакомый режиссер… — Женя вспомнила о модном парне, который совсем недавно проявлял к ней интерес. — Если хочешь…
— Конечно, не хочу. — Савва гордо тряхнул темной головой. — Тот режиссер наверняка тебе роль в своем фильме предлагал? — В его голосе послышалась насмешка.
— Нет, — обидевшись на его тон, соврала Женя. — Просто познакомились с ним на деловом коктейле. И поговорили о кино.
— Ладно, ладно, — Савва примирительно притянул ее к себе, — я просто так, пошутил. Красивым девушкам всегда предлагают сниматься, в кино. Тем более таким! Тебе сам Бог велел свою красоту на показ выставлять. И кто только тебе такую дурацкую работу курьера предложил?
