– Ну да… А то все Турция, Эмираты, Тунис. Пляж и нестерпимое солнце…
– Вот! Ну и давай! Я подберу какой-нибудь экскурсионный тур по нескольким странам. С отпуском на работе получится?
– Наверное, – неуверенно произнесла Катя. – Я теперь ни в чем не уверена. Но на работе знают мою ситуацию. Думаю, пойдут навстречу…
Катя с Аней уехали. А Виктор, оставшись в одиночестве, не стесняясь продолжал напрашиваться к другу в гости.
– Эй, Семен! Когда на смотрины невесты пригласишь?
– Приглашаю! В ближайшую субботу приходи на пельмени.
– Все! До встречи! Буду!
В драматургии и в кинематографе есть понятие «немая сцена». Много читающий и много знающий Виктор всегда очень скептически относился к данному словосочетанию. Он считал это удачной уловкой автора, не более того. Лично в его жизни немых сцен не случалось, и он не очень себе представлял в принципе подобную возможность, поскольку сцена – это одно, а жизнь – совсем другое. Хотя… если сцена есть отражение жизни, то не так-то уж она далека от действительности. Но в углубленное размышление по данному вопросу Виктор никогда не ударялся.
Он зашел к другу с охапкой тюльпанов в одной руке и с бутылкой виски в другой. Дверь открыл Семен. В квартире витали приятные запахи. Виктор сразу и не понял, чего именно. Борща ли, баклажан… На кухне что-то скворчало.
Мужчины стали здороваться, передавать бутылку из рук в руки… Виктор стягивал с шеи шарф, Семен подавал гостю тапочки, когда из кухни вышла Вера:
– Здравствуйте! – сказала Вера, едва успев появиться в коридоре и толком еще не рассмотрев вошедшего.
И тут случилась та самая немая сцена. Да, да! Та, в существование которой Виктор никогда не верил.
Перед ним стояла Ника. Раскрасневшаяся, нарядная, милая Ника. Такая домашняя, такая красивая… Самая лучшая женщина на свете… самая прекрасная женщина его жизни…
Семен продолжал что-то говорить… Забирал из рук друга шарф, доставал плечики, чтобы повесить пальто в шкаф, улыбался… А эти двое молча смотрели друг на друга, не в силах справиться с охватившим их волнением.
Обычно в кино на этом месте звучит музыка или какой-то нарастающей силы звук или закадровый текст. Все то, что так или иначе показывает усиливающееся напряжение героев… Здесь, в прихожей, музыки не было. Суетился Семен, скворчала на кухне сковородка, гулко стучало сердце Виктора, благоухали тюльпаны.
Вера опомнилась первой:
– Проходи…те…
– Вот… это вам… – Он протянул ей букет.
Она вдруг вскрикнула: «Ой, мясо! Извините, я сейчас!» – и убежала на кухню.
По изменившемуся лицу Виктора Семен понял: что-то произошло! Причем не просто «что-то», а что-то такое… Чему и объяснение-то не сразу найдешь. Пришел-то друг в хорошем настроении. Что его выбило из колеи? Неужели Вера такое впечатление произвела?
– Ты чего, Вить?!
Виктор обреченно прислонился спиной к стене, взялся за голову. В висках сильно стучало. Прямо барабанило: бум-бум-бум! Марш даже можно было бы пропеть. При желании, конечно. Марш или даже гимн под ритмичные удары в висках. Но желания петь не было. Было желание умереть. Здесь, сейчас, сразу и навсегда! Умереть и не знать, что твой самый близкий друг обладает твоей самой любимой женщиной. Причем не случайно, не по пьянке, не по сиюминутному порыву похоти… Нет, обладает осознанно, серьезно, с любовью…
Такое знание казалось Виктору несовместимым с жизнью. Потому что внутри вдруг стало плохо так, как не было никогда. Даже когда на его фирму наезжали, даже когда бизнес хотели отнять, даже когда угрожали пытками и полным разорением… Даже тогда не было так плохо. Страшно было – это да! Очень было страшно! И именно страх гнал его, заставлял думать, действовать, искать поддержку на стороне, привлекать чью-то помощь, бороться. Потом пришло ощущение силы, уверенность. Затем появился кураж! И все – он победил! Он смог тогда справиться. Потом, правда, с давлением в больнице две недели провалялся. Но это уже мелочи по сравнению с тем, что пришлось пережить.
А сейчас – только боль! И такая, что никакими действиями или уговорами с ней не справиться. Против угрозы можно мобилизоваться, принять боевую стойку… Перед препятствием нужен рывок, усилие, сосредоточенность. В борьбе важен тонус, настрой, решимость. А здесь… Ни угрозы, ни препятствий, ни борьбы. Крах!
– Семен! – еле выдавил из себя Виктор. – Позволь поговорить с твоей девушкой….
– С Верой? Поговорить наедине? Или как? Я не понял.
– Да. Наедине… Если можно… Буквально несколько минут…
Семен удивился, но ответил довольно спокойно:
– Пожалуйста…
Виктор зашел на кухню. Закрыл дверь. Вера стояла у плиты, переворачивала мясо.
– Вы же сказали «на пельмени»… – нелепо начал Виктор.
– Пельмени тоже есть… И борщ, и мясо, и пельмени…
– И даже баклажаны… – Он потянул носом аромат, шедший от кастрюль.
– Да… И баклажаны. Ты голоден? Сейчас будем обедать.
– Ника! – он схватил ее за руку. Сильно сжал. – Ника! Почему «Вера»?
– Отпусти, пожалуйста! Больно! – Она освободила кисть. – Потому что я Вероника. Имя у меня такое… двойное. Тебе нравилось Ника. Мне же всегда импонировало Вера.
– Могла бы настоять… Я бы тебя Верой называл…
– Настаивать – не мой стиль… Если бы я могла настоять, то была бы твоей женой…
– Господи! – чуть ли не завыл он. – Господи! Как же мне жить?!
Подобную фразу Виктор тоже считал исключительно театральной. И если бы сейчас был способен к анализу, то удивился бы тому количеству открытий, которые ему пришлось пережить буквально за какие-то полчаса.
– Скажи… а зачем ты… на какие-то сайты? Разве плохо тебе было со мной? Неужели плохо? Или ты врала, когда признавалась, что счастлива со мной?!
– Вить! Не надо, ладно? А то я наговорю тебе лишнего. Не время сейчас да и не место!
– Нет уж! Давай! Все равно хуже уже быть не может. Некуда хуже! – со злостью произнес он.
– Вить… Я никогда не могла уравновесить в тебе двух разных мужчин. С одной стороны, решительный, умный, сильный. А с другой, даже не знаю, каким словом назвать… Ведь ты живешь с женщиной… С супругой своей, я имею в виду, много лет просто по инерции. Без интереса, без развития… Так, топтание на месте, болото…
Он попытался было что-то возразить, но она его остановила:
– Мне всегда было странно: неужели устраивает? И если устраивает, то почему? И как такого человека, как ты, может устроить болото?!
Он опять хотел что-то сказать, но она вновь прервала его порыв. Сервировала стол и одновременно говорила с ним. Причем говорила так спокойно, взвешенно, что ему стало ясно: это по-честному! Это не эмоции, не порыв гнева или злости. Это ее честное мнение, которое не зависит ни от настроения, ни от самочувствия, ни от изменения ситуации. Она не намерена его обидеть, унизить, уязвить. Нет, она действительно искренне так считает.
