Именно Эмилио делал четырех дроздов, украшавших теперь мое правое предплечье. В Америку я приехал только с одним забитым плечом. Эмилио помог мне лучше, чем любой психотерапевт. Есть что — то очищающее в том, чтоб нанести свои «шрамы» на кожу.
Может, в этом я и нуждался? В еще одной тату? Чтоб боль снаружи притупила боль внутри? Да, то, что надо.
Домой я мчался с новой целью в голове. Уже давненько я не забегал так далеко, отчего ноги и легкие пылали огнем. Боль была желанной. Я раздумывал пройти сразу к Эмилио, но мне было известно, что он занят и вряд ли оценит потного меня в собственном салоне. Добираясь до черного входа, я заметил Даниэлу и Лолу на заднем дворе. Для них не было редкостью выскользнуть через черный выход и смеяться или пересказывать друг другу сплетни, или о чем бы они там ни говорили.
— Привет, — поздоровался я.
Обе осмотрели меня сверху донизу.
— Ты в порядке, Спэнсер?
— Да. С чего должно быть иначе?
— Хм… Ты бегаешь, — ответила Даниэла.
— Мозг нуждался в очистке, — сказал я, поднимаясь по ступеням на трясущихся ногах. Достиг верхней и обернулся. Они наблюдали за мной. — Не знаете, у Эмилио сегодня есть свободный сеанс?
Даниэла покачала головой.
— Могу выяснить. Кому надо?
— Мне.
Они обе просто стояли и смотрели на меня. Молча.
Я открыл дверь.
— Спущусь через минуту.
— Во сколько вы с Эндрю встречаетесь? — спросила Лола.
— В четыре.
Она глянула на часы.
— Гм…
— Который час?
— Начало четвертого.
— Блин. И на что ушел сегодняшний день? — Я помчался прямиком в душ. К моменту, когда я был одет и готов отправляться, Лола ждала меня внизу.
Она оглядела меня с ног до головы.
— Господи, отлично выглядишь, Спэнс.
Я сверкнул улыбкой.
— Благодарю.
— Пойдем, — она кивнула на стоянку. — Отвезу тебя.
Я знал, что так случится. Вообще поразительно, как она вытерпела три квартала.
— Сегодня важный вечер?
— Ага.
— Все хорошо?
— Совершенно. А что?
Очень долго она всматривалась на меня.
— Спэнс.
— Я в норме, Лолз, — сказал я, зная, что кличка ее остановит: она ее терпеть не могла. Лицо у нее вытянулось, а я указал, где Лоле следовало повернуть и немного сменить направление, и использовал перерыв для смены темы. — Как поживает пирсинг в соске Габа?
Ее глаза вспыхнули озорством.
— О, он его обожает.
— Он обожает или ты обожаешь?
— Я обожаю, как пирсинг влияет на него.
Я рассмеялся.
— Так хорошо?
— Тебе тоже стоит сделать, — заявила она, перескакивая с полосы на полосу. — Честно говоря, меня удивляет, что у тебя нет пирсинга.
Я схватился за приборную панель, пытаясь говорить так, словно манера ее вождения не пугала меня до чертиков.
— Считаешь, стоит исправить?
Она с энтузиазмом кивнула.
— Ты изумишься, насколько с ним приятнее. — А потом добавила: — Раздумываешь о еще одной тату?
— Да. Просто нужно подыскать правильный эскиз.
— Круто. — Я знал, что сказать она хотела гораздо больше, но к счастью промолчала.
— Сюда, — показал я на дом Эндрю.
— Миленько, — ответила она.
И ведь правда.
— Да.
— Слушай, Спэнсер, — проговорила она, паркуясь возле тротуара. — Понимаю, сегодня ты должен выполнить свою работу, но, думаю, если бы ты заранее рассказал все Эндрю…
— Лола, я в норме. Спасибо, что подбросила.
На этом я выбрался из «Синди Кроуфорд» и побрел вверх по дороге. Я помахал ей, притворившись, что не заметил печали на ее лице, и нажал кнопку на интеркоме Эндрю. Он отпер дверь и одарил меня улыбкой, из — за которой мое сердце оборвалось. Хотя разглядывал он меня с опаской.
— Привет, — сказал он, впуская меня. — Прекрасно выглядишь.
Я надел лучшие штаны, синий жилет, сочетавшийся с моими ботинками, а белые рукава закатаны до локтей. Волосы уложены, борода обрезана, и я даже воспользовался одеколоном, поскольку приятный аромат — секретное оружие мужчины.
Мне не хотелось, чтоб он переживал из — за моего вчерашнего дебильного поведения. Черт, я не горел желанием, чтоб он даже упоминал о случившемся.
— Постирал сегодня?
Он усмехнулся.
— Да.
— И в спортзал сходил?
— Да, — произнес он, проходя в гостиную. — Я такой предсказуемый?
— Вовсе нет, — ответил я. Он вздернул бровь. — Ладно, может, чуть — чуть.
Улыбка сползла с губ, он провел рукой по волосам. Я ждал. Он планировал начать беседу вроде «слушай, насчет вчерашнего», а эта тема была последней, о чем я хотел пообщаться, поэтому сменил направление.
— Научишь меня играть на рояле?
От моей просьбы он тормознул и обернулся в сторону рояля.
— Ой… — Он громко выдохнул. — Конечно.
Я подошел к роялю и уселся на краю скамьи. Он был действительно красивым предметом мебели, инструментом, да по фиг. Не то чтоб я являлся экспертом по роялям или типа того, но этот был особенным.
Эндрю приземлился рядом со мной, наши бедра и руки соприкоснулись, и он поднял крышку.
— Ты когда — нибудь играл?
— На рояле? Нет. Господи, да я с треугольником с трудом справлялся.
Он улыбнулся.
— Удивительно. Мне казалось, что человек с твоим музыкальным слухом должен уметь играть.
— Я умею, — с гордостью проговорил я. — Я умею проигрывать пластинки.
Эндрю усмехнулся и опустил пальцы на клавиши. Он пустился в объяснения об аккордах и октавах, но запутал меня, добавив про черные клавиши. А если уж быть до конца честным, я начал думать о том, насколько же длинными и элегантными были его пальцы, и каково было бы ощутить их на своей коже… Черт, держу пари, он мог бы исполнить меня как мелодию.
— Спэнсер?
— О, прости. Меня поглотили твои пальцы.
Он хмыкнул.
— Положи свои пальцы вот так, правый указательный на фа.
Я положил, а он приподнял мои руки и сдвинул на несколько клавиш.
— А, эту фа.
Его плечи от смеха затряслись, он приступил к обучению, где какая клавиша, и вскоре мы мастерски сыграли примитивную пьеску. Ну, мастерски для меня. Эндрю, наверно, последний раз играл ее года в четыре.
Под конец я сдался, провозгласив себя рояльно побежденным.
— Нет такого слова.
— Есть. — Я усмехнулся. — Сыграй мне что — нибудь.
— Что?
— Сыграй что — нибудь. Что угодно. Свою любимую, — сказал я, — «Лунную сонату» или как эта фигня называется.
Он посмотрел на клавиши, потом вернулся взглядом ко мне.
— Уверен?
— Абсолютно.
И он заиграл. О, боже мой. Никогда не слышал ничего прекрасней. Никогда. Он прикрыл глаза и затерялся в каждой ноте. Ему даже не требовалось читать партитуру; он знал все наизусть. Совершенство.
Последняя нота повисла в воздухе, как эфирная сущность. Его руки опустились на колени, и он наконец — то посмотрел на меня, весь такой уязвимый, словно продемонстрировал мне ту часть себя, что видело мало людей.
Мне стоило бы как — то по — умному похвалить его, но я смог выпалить только:
— Вау.
Он нервно выдохнул, губы изогнулись в улыбке.
— Понравилось?
— Я в восторге. А теперь сыграй мне что — нибудь из этого твоего джаз — фанка. — Потом, припомнив про манеры, я добавил: — Пожалуйста.
Его поведение изменилась полностью. Глаза заискрились, улыбка стала дерзкой. Он опустил руки на клавиши и заиграл самое фанковое соло, что мне доводилось слышать. Я мог представить людей из двадцатых годов, танцующих в каком — нибудь джаз — баре под эту композицию. Пока он играл, двигалось все его тело; всего себя он вложил в музыку. Легко можно было понять, что он занят любимым делом. Разумеется, Бетховена он играл с уважением. Но джаз явно обожал.
Когда музыка закончилась, я умудрился лишь вздохнуть.
— Я мог бы весь день слушать твою игру.
— Правда?
— Черт, да. Почему тебя это удивляет?
Он пожал плечами.
— Просто Эли музыка бесила.
Я уставился на него.
