— И от меня спасибо большое, Митя. Я так мучилась долго, выдумывала занятие для Артёма. А ты взял и решил так просто, — Юлька…
Широкову осталось только удивляться, как она смогла услышать тот разговор шёпотом.
— Не на чем. Юль, перестань мне спасибо говорить, ага?
— Ага, — и кивнула так забавно, по-девчачьи.
— Слово мое прицепилось? Ладно, дарю. Что теперь делать? Но должна будешь, ага?
— Ага. А что?
Ну вот как смотреть на это чудо глазастое?
— Не придумал еще. Но, я измыслю что-нибудь позабористее. С парашютом прыгала? Нет? Придется! — разумеется, о парашюте Митька шутил, но ему нравилось пугать Юльку.
Ну, не пугать, а смотреть, как ее глаза от любопытства и удивления становятся огромными и очень блестящими.
— Лучше я слово тебе верну обратно. Ни за что не прыгну. Мить, я попросту боюсь.
— Ок. Но, учти, еще раз скажешь «ага», я долг твой втрое запишу.
Тут подошел Дава и выдал:
— Слушай, Мить, такими темпами, двух бутылок маловато будет. Я еще одну принесу. А зараз и пачку нитроглицерину. Что? Тут у тебя филиал пенсионного фонда корпоратив устроил. Помрут еще. Как думаешь, им так запихать таблетки или подмешать в пойло?
— Юноша бледный со взором горящим, ты давай там не зубоскаль понапрасну. Клевета все! Просто так мы не умрем! — мадам Шульц снова отличилась исключительным слухом.
— Ирина Леонидовна, понял и осознал. Пошел за бутылкой, — Дава поклонился, но показал Юльке бровями, что сердечные таблетки все же захватит.
Юлька заулыбалась Даве, и потянулась вслед за ним зачем-то, но Митька уцепил ее за руку.
— Ты куда?
— Давид захватит две бутылки, уверена. А это многовато для них. Надо бы проследить.
— Он разберется, это раз. Если что, сами выпьем, это два. Ты обещала быть тут, это три. Не уходи…
F рука у Юленьки маленькая, горячая и очень нежная.
— Я и не собиралась уходить.
Все равно уйдет/ Рано или поздно. К Кирочке своему. Митьке вмиг поплохело, но он, зная, что Юльке хорошо и весело, не стал портить ей праздника и постарался унять свою горечь и злость.
— Пойдем я тебе коктейль встряхну. Какой ты хочешь? Синий? Красный? Могу черный, если что.
— Кире нравится синий, — Юлька по привычке помянула мужа, а Митьке словно солью посыпали на открытую рану.
— Тебе что нравится?
— Э…ну…
— Юль, вопрос простой. Какой цвет выбираешь, а?
— А тебе какой нравится? — вышла из неловкого положения Юленька.
— Сейчас в окно выйду. Так, идём? — он потянул москвичку нашу (счастливую, кстати!) к острову.
Усадил ее на стул, а сам, как заправский бармен, выставил перед ней сиропов, накидал зонтиков и блестяшек, тех, которыми украшают коктейли.
— Бери первое, что на глаза попадется.
Юлька вытянула руку и никак не могла выбрать. Вот рыжий зонтик вроде бы приятный. А тут еще и завитушка блестящая подмигнула новогодним блеском. А вот гофрированный фонарик забавный.
— Ага, понятно, — Митька взял сразу три украшалки, которые Юльку привлекли и налил в высокий стакан рому, — Теперь давай с цветом. Я в тебя верю. Ты справишься. Красный? Или вот, зеленючий?
— А можно жёлтый? И туда еще минеральной воды. Ром очень сладкий, Мить, — Широков смешал коктейль, напихал в стакан украшений, насыпал льда и выдал Юленьке.
Юлька приняла нарядный коктейль и разглядывала его, радуясь, что выбор ее такой желтый, солнечный. А Митька как заколдованный смотрел на девушку и не заметил появления Давы.
— Шикарно. Соседку спаиваешь? — выставил на столешницу, как и предполагала Юлька, две бутылки: ром и коньяк.
За «взрослым» столом шел забавный разговор. «Детский» стол всеми тремя парами ушей впитывал, ибо интересно было.
— Как там в «Эре милосердия»*? Старики не должны жить со стариками? Только молодость дает их жизням смысл. Честно, когда придет мое время, я отравлюсь. Только не сдавайте меня в дом престарелых! Я там умру в жутких корчах! — Джеки вещала старшему Гойцману.
От автора: «Эра милосердия» роман братьев Вайнеров, по которому снят известный фильм «Место встречи изменить нельзя». Ирина имеет в виду слова соседа Глеба Жеглова по коммунальной квартире, Михаила Бомзе: «Старики не должны жить вместе. Старики должны держаться молодых. Это делает их существование более или менее осмысленным».
— Мадам Шульц, ви бредите? Или коньяк так действует? Ну, сколько там ваших лет, чтобы вот такое говорить? О молодости я согласен, в целом. Но, таки, кто сказал, что Яша Гойцман уже старый? Ты держись рядом со мной, старушка, и будет в жизни твоей смысл, — и черными, печальными глазами на Ирину Леонидовну смотрит.
— А я что делаю, старый ты хрыч? У меня кроме вас нет никого. У Фиры и Доры тоже. Что вы на меня уставились, а? Придется помирать вместе. Выпьем?
Странно, но разговор никоим образом не нарушил приятной атмосферы, а даже наоборот. Да, три старые женщины, без детей и родственников, однако есть такие дети и родственники, что лучше бы не было. Потому три дамы тепло переглянулись, обрадовались, что помирать в одиночестве не придется, и прекрасно опрокинули в себя коньячку. Правда по малюсенькому глоточку, но им и того хватило.
— Фира, таки ты теперь мальвина? — Гойцман улыбаясь.
— Да, и в моем возрасте можно меняться. Только ты, носатый, останешься прежним. Хотя, нет. Клюв твой стал больше и печальнее.
— Это не клюв, а достоинство! Ты все время попрекаешь меня моим носом. Нравится, так и говори. — После слов Якова Моисеевича, Артём не выдержал и засмеялся.
За ним «детский» стол и Света.
— Ребят, а почему Фира и Дора одиноки? В голове не укладывается. Наверняка в молодости симпатичными были. Ну, интересными точно! — Митька обращался к Юле и Даве, как к компетентному источнику.
— Какие? Интересные? Мить, да они те еще язвы. От них женихи по углам щемились, уверен, — Дава старушек любил, но трезво смотрел на жизнь.
— А вот и нет, — слегка подвыпившая Юля с блестящими глазами обернулась к Мите, — Я знаю почему. Только рассказать не могу.
— Не, Юль, так не пойдет. Колись, — Дава посдел ближе к очаровательной соседке, — Я с места не двинусь, пока не узнаю тайну Собакевичей.
— Не могу, Давид. Это неправильно вот так взять и рассказать.
— Юль, тайна бабулек умрет вместе с нами! — Митька приложил руку к сердцу. — Дава, клянись!
Гойцман младший стукнул себя по груди, выражая пламенное согласие.
— Не могу. Ребята, миленькие, никак не могу, — ну, от «миленьких» Митька готов был растаять, но Дава упёрся.
— Митька, держи ее крепче. Я буду ром в нее вливать. Юлька, когда в подпитии, вещает долго и интересно, — и цапнул черноглазый бутылку.
— Серьезно? — включился в игру Митька, — Давай. Держу.
Подскочил к Юльке и крепко прижал ее к себе. Разумеется, никто не собирался пытать москвичку нашу, но попугать — пожалуйста.
— Сейчас! — Дава с бутылкой на изготовку встал рядом с Юлькой, которая уже хохотала вовсю, чем и привлекла внимание старшеньких.
— Что это там за зоопарк? Юленька, тебя обижают? — Джеки, как всегда, была начеку.
— Ирина Леонидовна, Юлька знает тайну сестер Собакевич и выдавать не спешит, — да, Митька, никогда не лгал без особой на то причины.
— Что?! Какие тайны? Юля, что там? — Фира и Дора затрепыхались.
— Почему вы не замужем? — Дава в подпитии тоже перестал сдерживать себя.
— Ах, это? — Фира улыбнулась на редкость печально, и посмотрела на сестру.
Они понимали друг друга с полуслова. Иной раз взгляда было достаточно, чтобы передать мысль или настроение. Есть все же, что-то магическое в двойняшках, близнецах… Вот и сейчас, они обменялись мыслями и Дора, кивнув сестре, ответила.
— Юленька, расскажи им. Должен же кто-то помнить о нас и о нашей истории.
— А вы сами? — Юля не понимала, почему просят ее.
— Лучше ты и им на ухо. А мы тут поконьячим,
Дело в том, что старшее поколение знало историю и была она не слишком веселой, потому и вспоминать не стали, а начали «за другое» говорить.
