согревает сердце — крепкие объятия и бездонные глаза кого-то хорошего все же реальны.
«Че — прекрасный парень, он любил тебя больше жизни и чуть не потерялся из-за тебя. Он не мог изменять тебе, Ви — читай по глазам. Ты врешь, и теперь я это точно знаю. Потому что ты всегда была плохой. Оттолкнуть, очернить, сделать больно, размазать, втоптать одним словом в грязь — это в твоей природе. Я, черт возьми, всегда помнила это, но в твоей сказке было все же лучше, чем наяву» — яростные ясные мысли словно сорвались с цепи.
Перечитываю злое, переполненное ядом сообщение, дегтем отравившее несуществующие воспоминания о счастливом детстве, и набираю ответ:
>> Ви, я тебя услышала. Знай — мне больно. А теперь, пожалуйста, напиши, что ВСЕ НЕ ТАК.
* * *
Дождь поливает крыши, из открытой форточки тянет прибитой пылью и прохладой, тюлевые занавески, ведомые сквозняками, медленно ползают кромками по подоконнику. Передо мной на кухонном столе в уютной чашке с отколотым краем остывает ароматный компот. Мать, закусив губу, тычет пальцем в кнопки допотопного, работающего от сети калькулятора и деловито списывает с экрана результаты вычислений:
— Вот, Танюх, хорошо, что я тогда подсуетилась с жильем Валюшиным. Теперь — семь рулонов и банка краски — и ремонт с тобой забабахаем, а потом, если хочешь, парня приводи!
Я давлюсь компотом и захожусь кашлем почти до агонии, но мама подозрительно смотрит на меня поверх надетых для солидности очков, по-свойски хлопает по спине и хохочет:
— Да шучу я! Шучу! Квартиранты через два дня заедут! Деньги теперь нужны, пенсии-то Валиной больше нет.
* * *
Из последних сил волоку на себе обои — лямки желтого рюкзака трещат, еще два рулона оттягивают руки. Топаю прямо по лужам, но мерзкое хлюпанье жижи в чужих кедах вызывает ликование, и довольную улыбку не вмещает лицо: телефон беспрестанно вибрирует в кармане, потому что Че весь день шлет мне смешные мемы и фото милых котиков.
И только от Ви сообщений нет.
Глава 29
Сидя на истертом половике у единственной дверцы шкафа с огромным помутневшим зеркалом на внутренней стороне, я всматриваюсь в свои глубоко посаженные изумрудные глаза, верчу головой, выгибаю спину — она болит и ноет — и живо припоминаю сегодняшний день.
В порыве все отмыть и очистить мама становится страшным человеком — в этом я в очередной раз убедилась, освобождая тесную комнату в общаге от ненужного хлама ее прежнего владельца. На свалке оказались грязные, заношенные до дыр одежда и обувь, тряпье, составленные в несколько рядов пустые бутылки. Затем в ход пошли забрызганные непонятной мерзостью истлевшие бурые газеты — зажмурившись и чихая, в клубах пыли мы с мамой с шумом сдирали их со стен.
Мать вознамерилась срочно начать поклейку новых обоев — голубых, в уютный цветочек, но я взвилась в бешеном приступе неподчинения, чем спровоцировала поток брани в свой адрес. Вообще-то мне в радость помогать маме, крутиться возле нее часами, болтать ни о чем и смеяться над пошлыми шутками: я понимаю, что эта идиллия продлится недолго. Никогда не знаешь, не уйдет ли она сейчас в запой и не бросит ли меня на произвол судьбы.
Для сегодняшнего бунта была уважительная причина — пару часов назад Че предложил встретиться и погулять вечером.
Ничего не видя от волнения, пытаюсь разглядеть отражение в старом зеркале — в нем кто-то в джинсах и свитере Ви, с ее сережками в ушах, с макияжем, нанесенным ее дорогой косметикой, собирается на свидание с ее парнем. Опускаю глаза.
Че — мой парень. И в том, что нищета не дает мне быть беззаботной счастливой девочкой, выражать индивидуальность и чувствовать себя свободной, нет моей вины. Я знаю, кто в этом виноват, и задыхаюсь от обиды. Плюю на палец, решительно стираю черные стрелки — это Ви придумала, что они мне идут. Я бы скинула и ее вещи, но кроме футболок и толстовок брата у меня ничего нет. Вру — в шкафу уже года три висит пара свитеров, которые мать купила перед нашим знакомством с Ви, но они мне малы.
С опаской взглянула на серебристый телефон, взяла его и включила — от Ви сообщений нет. Я тут же понимаю, что опаздываю — пора заканчивать с рефлексией. Вскакиваю с пола, что есть мочи грохаю полированной дверцей, спотыкаюсь о порог и вываливаюсь в коридор — мама кричит с кухни:
— Ты куда на ночь глядя намылилась, овца заполошная? Как ремонт, так ей гулять приспичило!
— Надо мне, мам! — отвечаю сдавленным голосом, впопыхах натягивая еще не высохшие кеды. — Меня ждут!
— Кому ж ты нужна… — Мать выглядывает в прихожую, мокрой рукой убирает со лба волосы и усмехается: — Неужто парнишку нашла? А? Смотри мне! В подоле не принеси! И так жрать нечего!
Стискиваю зубы и под звуки заливистого хохота выбегаю в подъезд. У матери отпадное чувство юмора? Да куда там! Хватит делать хорошую мину при плохой игре, а я только этим и занимаюсь! Нервное ожидание, мандраж, сомнения и светлые надежды пробудили меня: только теперь я поняла, что стыжусь матери и в обиде на нее с тех самых пор, когда мироустройство стало для меня проясняться. Я не понимаю ее, я недоумеваю… Хочется орать ей в лицо до тех пор, пока пустые осоловелые глаза не наполнятся раскаянием. Ведь это она привела нас с братом в свой убогий, неустроенный, страшный, холодный мир и обрекла на страдания. Ведь потому так сильны мои мечты о добрых, наполненных любовью сказках, что я ненавижу свою жизнь. И я никогда не поверю в утверждение Ви, будто каждый из нас заслуживает ту семью, в которой родился.
Глава 30
Ви как одержимая стремилась к общению: при любой возможности увязывалась за одноклассниками, пока те не начали договариваться о встречах за ее спиной. Я помню злые слезы на бледном лице подруги и свое благородное желание пойти и объяснить глупым людям, что они не должны с ней так поступать.
