изо дня в день демонстрирует: улыбается незнакомым людям, вежливо и просто отвечает на их вопросы, терпит любопытные взгляды и не чувствует себя при этом редким животным в клетке зоопарка.
Че тихо матерится и без всяких эмоций смотрит на прибывших, но несколько ребят произносят: «Привет, Че!» — и опускают головы.
— Ты их знаешь? — настороженно шепчу, и он быстро отвечает:
— Ага.
Повисает напряженная тишина: знакомые Че растерянно молчат, а он, прищурившись, не сводит с них глаз. Только что Че безраздельно принадлежал мне… но нелегкая принесла сюда этих людей, и вот я уже снова не на первом плане. Смотрю под ноги. Асфальт усеян выкуренными до фильтра сигаретами, брошенными мимо урны. Использованными. Ненужными. Еле заметно повожу плечами, словно прогоняя случайные ассоциации.
С треском ломая ветви, в аллею вваливается здоровяк. Моментально его узнаю — это тот самый тип, которого я видела в Кошатнике. Толстый… Он пьян настолько, что едва стоит на ногах. Медленно оглядев присутствующих, Толстый приклеивается ко мне мутным взглядом, и брови его ползут вверх:
— Ой, а это кто у нас тут? Что-то она не похожа на…
Вздрагиваю, открываю рот, чтобы представиться, но слышу голос Че:
— Толстый, отвали.
Толстый роняет зад на лавку рядом с Че и склоняет голову набок:
— А, Че. Брат. Хотя какой ты мне брат? — в злобном тоне слышна зарождающаяся истерика. — Ты же, дятел, из-за бабы всех подставил!
Че переклинивает. Он отбрасывает мою руку, словно все это время она лишь мешала, хватает Толстого за грудки, рывком поднимает на ноги и цедит сквозь зубы:
— Ну, повтори это еще раз!
Ребята, облепившие соседнюю лавочку, не ввязываются, но их лица напряжены.
— Стена? — сдавленно хрипит Толстый и ухмыляется. — Или слабо?
Че отпускает футболку Толстого, отталкивает его и бодро отзывается:
— Окей!
Не понимаю, что происходит, но дурное предчувствие заставляет меня вскочить с лавочки. В замешательстве смотрю на Че и обмираю — его глаза совершенно пусты. Он подходит к глухой стене, что высится над акациями, цепляется за выступающий кирпич и лезет вверх. Крыши, адреналин, теги и рисунки на головокружительной высоте, в самых неприступных местах, — этим жил Че. Только сейчас его намерения обретают для меня ясность, и сердце обрывается. Толстый поворачивает бейсболку козырьком назад и тоже находит выступ в стене.
Забив на белые шорты Ви, сажусь прямо на асфальт и поднимаю голову. Тошнота взвивается в желудке, руки трясутся. Беспомощно наблюдаю с земли, как парень с самой красивой улыбкой на свете покоряет отвесную стену, в любой момент рискуя сорваться и навсегда оставить меня одну.
Ребята, переместившиеся ближе, тихо сокрушаются:
— Вот же бухие идиоты…
Время замирает в готовности остановиться насовсем.
Че уже на уровне седьмого этажа и продолжает лезть вверх, цепляясь за невидимые глазу выступы кирпичей, Толстый отстает на пару метров.
Из раскрытого окна соседнего дома истерично вопит женщина:
— Вы что творите! Я сейчас милицию вызову!
Одна из девочек плачет, другая стоит, прикрыв рукой рот, а у меня кружится голова, словно это я балансирую над пропастью в смертельном ужасе, в чужой стихии на высоте, куда страшно поднять взгляд.
Че добирается до ограждения и перекатывается через него. Через пару минут на крышу забирается и Толстый и в издевательской манере воздевает к Че руки, но тот отталкивает его плечом и, сделав пару шагов от края, скрывается из виду.
— Менты! Валим отсюда!!! — разрывая оцепенение, кричат ребята и разбегаются врассыпную.
Я медленно поднимаюсь на ослабевшие ноги и плетусь к трамвайной остановке.
Паника покидает онемевшее тело, сменяясь сокрушительным разочарованием: я сделала выбор, да вот только какой в нем смысл?.. Ничего не вижу от слез — бесконечно жалею себя. Я слабая. Воплотить сказку в жизнь все никак не выходит. Че бросил вызов бывшим друзьям и плевать хотел на девочку, которая ни жива ни мертва сидела прямо на асфальте. Он до сих пор напивается из-за Ви. Пора сдаться.
Осознание порождает злость и невыносимую легкость — я перехожу на бег, но на выходе из аллеи за спиной раздаются быстрые шаги.
— Солнце, ты куда?! — Горячие пальцы смыкаются на запястье. — Мы не договорили!
— Пошел ты! О чем нам с тобой говорить?!
Че обгоняет меня, преграждает путь.
— Отойди, Че! — глухо требую я, но он не двигается, и тогда истерика накрывает меня огромной волной: — Что ты творишь? О тебе предпочли забыть, и ты… Ты тоже о себе забыл!
— Ну да, я просто неудачник, где хожу, там и гажу. Ну навернулся бы — кому я нужен?! — орет пьяный Че в ответ.
— Кому? Кому ты нужен?.. — начинаю без голоса и срываюсь на визг. — Посмотри прямо перед собой, придурок. Внимательно посмотри!
Разворачиваюсь и бегу, но бегу недолго, потому что Че ловит меня за рюкзак, тащит назад и прижимает к себе. Я реву, всхлипываю, дрожу.
— Поздравь меня, — гудит над ухом его голос. — Я просто тормоз. Прости. Ну прости!..
— Хочешь еще одно совпадение?.. — шепчу еле слышно: — Мне ведь тоже сейчас очень плохо, Че.
* * *
В подъезде снова выкрутили лампочки: в слабых желтых отсветах, долетевших на нашу площадку с четвертого этажа, ковыряюсь ключом в замочной скважине, и дверь поддается.
— Где тебя носит, паразитка? — из глубины квартиры ворчит мама и под скрип диванных пружин вновь засыпает. Это были тяжелые для нее дни, и я благодарна ей за то, что она сейчас спит, а не поминает Валентина стаканом с вонючим зельем в кругу сомнительных личностей.
Мельком заглядываю в гостиную, но от вида зажженной лампадки у фотографии отчима первобытный ужас щекочет пятки — пулей мчусь в комнату и закрываю дверь на шпингалет. Странное шипение вдруг раздается на улице, скребет по черному стеклу — пугаюсь до судорог, но тут же бью себя по лбу и истерически хихикаю. На улице начался дождь!
Он стал последней каплей счастья и переполнил душу — взбираюсь на подоконник, обхватываю свои похудевшие плечи, вздрагиваю и плачу навзрыд — это хорошие
