чуть смутилась. — На шее, сзади. Это что-то значит? Что-то особенное, верно?
— Дурной был и молодой, вот и вся особенность. Поспорил с одним таким же дурнем и проспорил. — Марк уже раскладывал филе лосося по тарелкам. — Ну и как честный идиот пошел в салон набивать. Мне тогда лет пятнадцать всего было. А потом узнал, что меня развели, как ребенка. Дурень еще и мухлевал.
Марк с таким сарказмом это рассказывал, что я невольно заулыбалась.
— Ого! И что стало с тем, кто мухлевал?
— Да ничего. — Великан пожал плечами. — Бегал быстро. Садись обедать.
Рыба таяла во рту, я и не заметила, как проглотила все филе. Да, пожалуй, на троих было бы маловато. Хорошо, что она ушла. Во всех смыслах.
— А свести тату не думал? Ну, раз не совсем по своей воле сделал.
— Не-а. Что сделано, то сделано. И потом в юности мы все дураки, чего только не делаем. Но что было, то прошло.
— Не всегда так бывает. — Я забрала наши тарелки и поставила в раковину. В доме есть посудомойка, но сейчас мне было важно чем-то занять руки. И мытье тарелок могло меня чуть-чуть успокоить.
— Не всегда, да, — согласился Марк.
— Я... я вот тоже однажды сделала такое, что до сих пор стыдно.
— Все люди совершали такое, за что им было бы стыдно. И не раз, — негромко произнес у меня за спиной Марк.
— Да, наверное. Но я очень плохо поступила. Мне только-только 18 лет исполнилось, мама уже умерла, я одна осталась, то есть жила вместе с тетей и Агатой.
Посуда давно уже вымыта, я выключила воду, но так и стою, отвернувшись от Марка. А он молчит, я знаю, что слушает меня.
— Из-за того, что я сделала, мы все едва на улице не оказались, понимаешь? Тете даже пришлось срочно продать нашу с мамой квартиру, но этого было недостаточно. И тогда нам помогли, нам не пришлось больше ничего продавать. Это очень большие деньги, и это было для того, «чтобы я могла спать спокойно».
Я вспомнила лицо Вадима, когда он мне это говорил.
— И как? — подал голос Марк. — Стала спокойнее?
— Нет, совсем нет. Но это решило многие другие проблемы. С тех пор наша жизнь изменилась — и тетина, и сестры, но больше всего моя. И я терпела, потому что понимала, что должна, что я… у меня не было выбора! Но я бы все отдала, чтобы было по-другому. И я сбежала. Не могла больше… не могла выносить. Два года как в клетке, издевательски комфортной клетке, с тотальным контролем за каждым шагом, но в последний месяц что-то случилось. Стало совсем невыносимо... И я уехала. Сбежала. Просто побросала вещи, что под рукой были, и сюда, в Алкин дом. Я не думала, что меня так быстро найдут.
Я закусила губу. Слезы текли по щекам, а в горле было так больно, я еле говорила. Сейчас и вовсе замолчала, уже не могла продолжать. А еще жутко боялась повернуться. Марк молчал, и это меня еще больше убивало.
А потом я услышала, как он отодвигает стул и встает.
— Иди-ка сюда!
Отреагировать толком не успеваю, только чувствую, как меня окольцовывают его крепкие руки. Я, наконец, зашевелилась, но через мгновение оказалась прижата к мощной груди. Даже дышать перестала. Воздуха не было, но в меня проникал его запах, наполнял и успокаивал.
— Я хоть и не историк, но знаю, что в России уже давно отменили крепостное право, — неуклюже пошутил великан. — Держать тебя где-то насильно — это незаконно. И если не хочешь, то не возвращайся.
Как же я хотела верить Марку, но в отличие от него я хорошо понимаю, кто такой Вадим.
— Он послал за мной Агату, этот человек… Ей нужны деньги, а без меня ей их вряд ли дадут. Вот она и старается. Но я не хочу… понимаешь, я не хочу…
Я уже измочила своими слезами рубашку Марка, но никак не могла остановиться. Мне хотелось еще сильнее вжаться в него и стать такой же спокойной, как он, такой же мудрой и взрослой. И чтобы больше никогда не видеть ни Вадима, ни его мамашу, ни Агату…
— Ты должна денег этому человеку, которого так боишься? — мягко спросил Марк.
— Да, то есть нет. Официально нет, но есть моральный долг. Я ему очень многим обязана.
— Про моральный долг давай в другой раз поговорим, — усмехнулся великан. — Если у тебя нет официально задокументированных долгов, то ты никому ничего не должна.
— Чисто американский подход, — фыркнула я в мокрую белую рубаху. — Но я же знаю, я чувствую…
— Тогда бы ты никуда не ушла. — Огромная ладонь на удивление мягко легла на мой затылок. А я, совсем обнаглев, обняла Марка за торс. Вот так бы и стояла тут вечно.
— Все намного сложнее, просто я не могу, не уверена, что тебе все это нужно знать. Это все не очень красиво…
— Что надо, я понял, ты не волнуйся за меня.
— Я не хочу, чтобы ты обо мне плохо думал, — тихо прошептала я ему в грудь. — Агата тебе много чего может наговорить, ты только не верь ей, пожалуйста.
Она та еще тварюга! И явно на тебя глаз положила! Но она ведь тебе не понравилась, да?
— Я в состоянии сам составить представление о человеке. Для этого мне не нужно чужое мнение. И мнение твоей сестры тем более.
А вот это безумно приятно!
— Мне некуда больше пойти. Пока некуда. Но если заказы пойдут, а Виталик обещал, что с осени их станет намного больше, то я смогу снять комнату где-то на окраине и…
— У тебя уже есть своя комната на окраине. — Марк осторожно обхватил ладонями мое лицо и заглянул в глаза. — Живи здесь. Я отсюда еще нескоро съеду. Если, конечно, хочешь.
— Еще как хочу! — радостно выдохнула я. — Ты меня просто спас.
Я довольно улыбалась, стараясь заглушить в себе вредный голос совести, который ворчал о том, что рассказала я Марку далеко не все. Но с чего-то же надо начинать! И пусть он ничего такого не сказал, но я чувствую, что Агата ему не понравилась. Вот только
