И меня тошнит от этого.
Могу же я сделать что-нибудь для себя? Даже если это что-то глупое и не имеет смысла, и, вероятно, вообще плохая идея.
― О чем задумалась? ― спрашивает Зэй, резко вырывая меня из раздумий.
Моргаю, а потом перебрасываю свои дурацкие длинные волосы через плечо. Нужно обрезать их к чертовой матери. Начать с чистого листа.
― Я пытаюсь логически убедить себя переспать с тобой еще раз.
― А я могу привести какие-нибудь доводы в пользу того, чтобы это произошло? ― Он снова щелкает пальцами передо мной, а затем отходит, опускает руки и берется пальцами за низ футболки. ― Только не говори, что ничего, Всезнайка, не поверю.
Зэй срывает с себя футболку и красуется передо мной своим идеальным торсом, мускулистым рельефом, татуировками и пирсингом, которые притягивают мой взгляд и не отпускают.
Я уже хочу сделать шаг к нему и протянуть руки к этому аппетитному совершенству, когда раздается стук по эркеру окна справа, из-за чего я подскакиваю. Смотрю и вижу, что через окно на нас смотрит пожилая женщина.
Вот черт.
Это моя двоюродная бабушка, которая решила, что в настоящее время она не может помочь моим родителям присмотреть за Беллой и Грейс. Собственно, поэтому я сейчас и здесь. Мой отец слишком болен, чтобы воспитывать маленьких детей. А если бы я не смогла приехать, то им бы пришлось отменить свою поездку в Шотландию. Моя бабуля предложила отложить ее, но что, если бы что-нибудь произошло, и они бы так никогда и не смогли поехать? Это без преувеличений возможно, первый и последний раз, когда он вообще покидал страну. Он это заслужил.
― Черт. Надень футболку, ― шепчу я, пока торопливо бегу к двери.
Зэй ворчит, наклоняясь, чтобы подобрать свою футболку, пока я снимаю цепочку и открываю дверь. Я ничем не обязана этой женщине, но боюсь, что она может подумать, что я здесь не справляюсь, и позвонить родителям. Я, действительно, не хочу, чтобы что-нибудь прервало их путешествие.
― Привет, Моника.
Заставляю себя улыбнуться, хотя мы никогда с ней по-настоящему не ладили. Моника всегда любила Ингрид больше, чем меня. Она смеялась надо мной и называла Гадким Утенком. Я никогда не находила это забавным.
― Брук, ― говорит она, перебрасывая ее темные с проседью волосы через плечо, а сама смотрит на Зэйдена позади меня. ― Я что-то прерываю?
Пренебрежительно машу рукой, хотя хочется закричать. Угу, есть немного.
― Я могу чем-то тебе помочь?
― Ты не собираешься меня пригласить? ― спрашивает она.
Вздыхаю и отхожу назад, наблюдая, как бабуля оглядывает скудную обстановку дома. Хочется заорать, что это не моя вина, но знаю, что она не послушает. Меня расстраивает ее неодобрение, хотя бабуля знает всю историю Ингрид. Как моя сестра получила диплом бухгалтера, достойную работу в банке, как взяла большую часть пенсионных накоплений наших родителей, чтобы купить дом, обещая все вернуть.
Как она подсела на наркоту и потеряла дом из-за лишения права выкупа заложенного имущества.
Как моя мама приехала в школу, чтобы забрать девочек, и обнаружила, что они даже не приходили туда, а, отправившись сюда, нашла записку сестры.
Бабуля знает все это, но все равно осуждает меня.
Моника крепче сжимает свое красное пальто и останавливается перед Зэйденом. Они выглядят полными противоположностями. Одна ― пожилая, консервативная и замкнутая, другой ― молодой, дикий и открытый.
― Зэйден Рот, ― представляется он, протягивая руку с татуировкой книги на ней и решительно пожимая ее. Его улыбка милая и озорная. ― Я ня…
― Бойфренд, ― вставляю я, потому что, Боже, если Моника обнаружит, что мне понадобилась няня, или то, что я работаю стриптизершей, или просто, ну, что угодно из этого, то точно позвонит моей маме и потребует, чтобы та прилетела домой. Мне не хочется разбираться с этой проблемой. ― Из Беркли. Он навещает меня, ― говорю я, потому что, опять-таки, не хочу, чтобы меня осудили за то, что я подцепила парня всего через две недели после того, как приехала в город. Но, в любом случае, это не ее дело.
Моника смотрит на Зэйдена, словно она видела его фотографию в списке самых разыскиваемых преступников ФБР.
― Ох. ― И это все. Не «приятно с Вами познакомиться» или «привет, я бабушка Брук, Моника». Просто… «Ох». А когда ее взгляд падает на кроватку в другом конце комнаты, она смотрит на меня. ― Я просто зашла, чтобы посмотреть, не нужна ли тебе какая-нибудь помощь с девочками… ― ага, несколько дней спустя, как родители покинули город, хотя она знала, что я пытаюсь найти работу, ― но я нигде их не вижу. Они наверху?
― Они в школе, ― отвечаю, пытаясь не звучать недовольной, пока она идет в сторону спящего ребенка. ― Это, э-э… ― мой ум пытается понять, как описать его отношения с малышкой. Его подопечная? Его опекаемая? Не знаю, как няни называют детей, за которыми они присматривают.
― Это моя племянница, ― говорит он, засовывая руки в передние карманы и привлекая мое внимание.
И мой взгляд прилипает к нему, словно он намазан клеем. Его движения такие… плавные, словно ничто не имеет значения, словно любые проблемы могут быть решены с помощью простой улыбки и подмигивания. Я даже завидую ему, хотя не думаю, что такое работает в реальной жизни. По крайнем мере, успешно оно срабатывает не долго.
― Брук не единственная, кто погряз в обязанностях няни.
― Да? ― удивляется Моника, делая паузу, и хватается за спинку кроватки, постукивая своими длинными накладными ногтями.
У нее всегда были безумно длинные акриловые ногти, которые она использовала, чтобы пугать меня в детстве. Когда мне было десять, я обычно отказывалась открывать рождественские подарки от нее, потому что была убеждена, что она завернула веретено, чтобы я уколола свой палец (Примеч.: отсыл к сказке Братьев Гримм «Госпожа Метелица»).
― Твоя сестра не возражает, что ты вывез ее ребенка из города? Не слишком ли он мал?
Пытаюсь не закатывать глаза, но с треском проваливаюсь. Кем, черт возьми, себя возомнила эта женщина?
― Брата, вообще-то. И, нет. Он в Южной Африке с его женой. Ее родители попали в ужасную автомобильную аварию.
Моника выпрямляется, отпускает спинку кроватки и отходит, играя золотой цепочкой на шее. Всегда это ненавидела, но, определенно, я больше похожа на нее, чем на собственную мать. Как и Белла, Моника также пошла в нашу прабабушку.
Мы с Зэем обмениваемся быстрым взглядом, и я пытаюсь без слов сказать ему, что ценю его наскоро придуманную историю. Странно подробная история, хотя… конечно, если только это правда. Я никогда не спрашивала: откуда эти дети или как он с ними связан.
Да уж.
И я собираюсь снова переспать с этим парнем? Я что ― теряю свой разум?
― Не знала, что они там в Африке имеют машины, ― говорит Моника, и я чувствую, как взлетают мои брови. Она машет своей рукой в воздухе. ― Я думала, что там только львы, зебры и сафари.
― Хм. Нет. Например, только в Йоханнесбурге живет несколько миллионов человек, ― Зэйден улыбается, говоря это, а бровь с пирсингом выгибается.
― Во сколько ты заберешь девочек? Я хотела взять их на маникюр.
Видите, о чем я говорила? Грейс всего четыре. Вы не водите четырехлетних детей на маникюр.
― Не думаю, что сегодня получится, бабушка Моника, ― отвечаю я. Пытаясь быть милой, насколько это возможно, если это поможет избавиться от этой женщины. ― Может быть, если Вы позвоните мне на неделе, мы могли бы что-нибудь придумать?
Она кивает, но могу точно сказать, что она еще не готова уйти. Боже, ненавижу людей, которые суют везде свой нос.
― Ты уже нашла работу? ― интересуется Моника, но не похоже, что это, на самом деле, ее волнует.
Если бы волновало, она бы появилась раньше, чтобы помочь. Не то, чтобы я не заметила ее дизайнерскую сумку и пальто, стильную стрижку или золотые браслеты, которые она надела.
Мой рот дергается, когда кот Зэйдена, крадучись, спускается вниз по лестнице, останавливается и трется лысой мордой об угол. Через мгновение он шипит и исчезает обратно туда, откуда пришел. Ну что ж, у кота есть на это право.
