Как-то днем, когда Дик разговаривал по телефону с одним из своих нью-йоркских помощников, раздался звонок на ее линии. Она с трудом встала с дивана, чтобы взять трубку. Дик раньше закончил разговор и, когда она повесила трубку, уже стоял за ее стулом.
Несколько секунд она тупо смотрела на телефон.
– Надеюсь, ничего страшного? – не унимался Дик.
Она стряхнула тревожные мысли и рассеянно взяла его за руку.
– Нет, ничего плохого. Скорее, хорошее, – пробормотала она, прежде чем снова погрузиться в свои мысли.
– Лейни, – засмеялся он, тряхнув ее руку, словно хотел разбудить. – Мне клещами из тебя тянуть каждое слово?
– О, прости, это риелтор из Талсы. Перед отъездом я выставила дом матери на продажу. Сказала риелтору, что продать нужно срочно. Вся мебель так там и осталась. Она звонила сказать, что несколько раз показывала дом супружеской паре и они готовы подписать контракт.
– Прекрасные новости!
Она попыталась улыбнуться, но не смогла.
– Да.
– Иди сюда, – шепнул он, потянув ее на диван. – Что тебя беспокоит?
Лейни, злясь на себя, отвела глаза.
– Глупо, конечно. Я действительно хотела продать дом, но…
– Твоя мать умерла?
– Да, – кивнула она, недоуменно глядя на него. – Но ведь ты знал это, верно?
– Я предположил, когда ты сказала, что одна на всем свете. Но ты никогда о ней не говорила.
– Не говорила? – переспросила она дрожащим голосом. – Странно.
Он долго изучал ее, прежде чем спросить напрямик:
– Когда она умерла?
– Почти два года назад.
– Как?
Она дрожащей рукой откинула волосы с лица:
– Мы думали, что у нее язва. Но все оказалось… гораздо хуже.
Она судорожно схватилась за горло.
– Ее положили в больницу, но через несколько недель она умерла.
Он стиснул ее руки.
– Если не хочешь, ни к чему продавать дом. Позволь мне позвонить риелтору и посоветовать не торопиться, пока не примешь окончательного решения.
Первым ее порывом было согласиться. Но возобладал здравый смысл. Если Дик попытается получить право опеки над ребенком, ей понадобятся деньги.
– Нет-нет, – отказалась она. – Я никогда больше не буду там жить. Лучше его продать. Риелтор просит меня приехать в субботу.
– Я отвезу тебя.
– Я сама поеду.
– Я отвезу тебя.
– Кусты нужно подстричь, – заметила Лейни, когда машина остановилась на подъездной дорожке дома, в котором они с матерью жили, сколько она себя помнила.
Этот район был одним из самых старых в городе. На тротуарах зияли трещины, асфальт был испещрен дырочками от каблуков.
Ее нервы были натянуты так, что казалось, вот-вот лопнут, особенно сейчас, при виде дома. Дик был неумолим, когда речь шла о поездке в Талсу. А она жалела, что не приехала одна. Если она окончательно расстроится, лучше ему не видеть ее в таком состоянии.
– Я слышал, что риелтор уже наняла кого-то привести двор в порядок, – сообщил Дик, глядя на дом сквозь лобовое стекло.
– Да. Им не терпится въехать.
– Трудно их за это осуждать. Они платят наличными.
Лейни все еще не пришла в себя после событий в офисе риелтора. Всего час назад они встретились с четой пенсионеров, готовых отдать всю сумму сразу. Бумаги были уже составлены и ждали подписи. Дик изучил их с дотошностью адвоката и одобрительно кивнул. Но, увидев расстроенное лицо Лейни, отвел ее в сторону и прошептал:
– Подписывай, только если хочешь, дорогая. Еще не поздно все отменить.
– Нет, я подпишу.
Покупатели хотели приобрести все электроприборы и мебель, которые пожелает оставить Лейни. Муж был профессиональным военным, и они объехали весь мир, поэтому громоздких вещей у них почти не было.
– Я продаю все, что есть в доме, – решила Лейни. – Но хотела бы еще раз там побывать и убедиться, что не оставила личных вещей. А потом верну ключи.
Теперь она жалела, что настояла на этом единственном условии. Сама не зная почему, она страшилась входить в дом. Ноги словно налились свинцом, когда Дик открыл входную дверь и знаком пригласил ее войти.
Внутри царил полумрак и стояла неестественная тишина, какая бывает в пустых домах. Все шторы были задернуты. Атмосфера была похоронной, угнетающей, воздух – сырым.
Комнаты казались гораздо меньше, чем помнила Лейни. Она переходила из одной в другую, оглядываясь, но ни до чего не дотрагиваясь.
Спальня была пуста, если не считать мебели. Уезжая, она взяла с собой все, что хотела. В спальне матери тоже не было личных вещей. Лейни все убрала после ее смерти. Отдала в благотворительный магазин одежду и другие мелочи.
Наконец она снова оказалась у двери, с видом несчастным и одиноким.
– Ты ничего не хочешь взять отсюда? – спросил Дик, прервав молчание впервые с той минуты, как они вошли в дом.
Втайне он был поражен. Ни восклицаний восторга над вещью, воскресившей дорогие воспоминания, ни растроганных слез. Недавно, навещая родителей, он с братьями и сестрами сделал набег на чердак. Это был день раздумий, грусти и веселья, когда на свет появлялось одно забытое сокровище за другим. А Лейни казалась чужой в этом доме.
– Нет, – обронила она. – ничего.
Дик вдруг сообразил, что дом был больше чем пуст. В нем не было жизни. Словно киношная декорация. Все на своих местах, но кажется двухмерным. Ни глубины, ни центра, ни индивидуальности, ничего, что делало бы его единым организмом.
– Как насчет личных вещей, сувениров, семейных фотографий, чего-то в таком роде?
– Фотографий нет. У матери не было камеры.
– Ни одного снимка? На которых было бы видно, как ты растешь? – удивился он, не скрывая недоверия.
Она вызывающе уставилась на него.
– Терпеть не могу сантиментов!
Что это за мать, которая не собирает горы фотографий дочери?
– Может, у твоих дедушки с бабушкой? – пробормотал он.
– У меня их не было. Никого. Только мать.
Она принялась беспокойно бродить по гостиной. Он ходил по пятам.
– Когда умер твой отец?
– Я была маленькой. Не помню.
– Твоя мать была вынуждена содержать вас обеих одна. Вряд ли это было легко. Где она работала?
Ее внутренности все туже стягивались в спираль. Она не хотела отвечать на его вопросы, и все же он упорно продолжал допрос.
– Она работала в кредитном отделе большой компании.
– Какая она была?
– Какая?
– Да. Каким человеком она была?
– Почему ты задаешь все эти вопросы? – набросилась она на него.
– Хочу знать. Какой была твоя мать?
– Примерно моего роста. Каштановые волосы, голубые…
– Меня не ее внешность интересует. Каким она была человеком?
