– Люди начнут сплетничать, Роум.
Он покрыл поцелуями мое оголенное плечо. Я заметила, что с момента своего прихода, он постоянно ко мне прикасался.
– Ну и пусть сплетничают. Мне все равно.
– Но мне не все равно. Я не хочу, чтобы они думали, будто я твоя очередная шлюшка. Я не такая.
Его руки напряглись от злости.
– Бля, они не посмеют так думать. Я об этом позабочусь.
– Правда?
Он обвил мою талию мускулистой рукой, привлекая меня к груди, и прошептал прямо на ухо:
– Не сравнивай себя с другими, Мол. Ты значишь для меня гораздо больше. И я с радостью буду убеждать в этом тех, кто думает иначе.
– Почему я значу больше? Я не понимаю.
– Просто это так. Каким-то образом ты озаряешь мою совершенно поганую жизнь. Ты понимаешь меня, как никто никогда не мог. Вот так все просто.
Поток чистого счастья наполнил мое сердце, я повернулась к Ромео и провела носом по его щеке.
– Ты… ты можешь остаться, если хочешь. Но… только поспать, чтобы не объясняться потом перед другими.
Нежно покусывая мою шею, Роум застонал.
– Бля, мне бы этого хотелось, Мол, чертовски сильно.
Взяв за руку, Роум повел меня обратно в комнату. Я задернула лиловые шторы и, немного нервничая, направилась к кровати. Роум стянул футболку через голову, открывая большую черную букву «А», вытатуированную на груди слева. Очевидно, это футбольный символ Алабамы. У меня между ног растекся жар, и я поерзала на матрасе, восхищаясь его бронзовой кожей и рельефными мускулами. Его вторым тату была красивая каллиграфическая надпись, бегущая по ребрам под правой рукой. На расстоянии ее было слишком сложно прочесть.
Когда он расстегнул верхнюю пуговицу низко сидящих джинсов, выделяя свой твердый живот и V-образную линию мышц, мое дыхание стало прерывистым. Тяжелая ткань упала на пол, и Роум в одних только черных боксерах, которые подчеркивали его мощные мускулистые бедра и то, что он был очень рад нашей новообретенной близости, подошел ко мне. Третья татуировка располагалось на его бедре, примерно там же, где и моя. «Однажды» – гласили большие буквы. И это пробудило мое любопытство.
Ромео подошел к кровати и откинул лиловое одеяло, от чего мои бедра сжались в порыве чистого желания. Он забрался в кровать, и его аромат обрушился на меня, точно тонна кирпичей: чувственный, свежий и чертовски сексуальный. Я лежала на спине, уставившись в потолок и не представляя, что делать дальше. Он положил руку мне на талию и притянул к себе. Его кожа казалась раскаленной, а медленные движения его бедер заставили меня громко застонать.
Губы Роума оказались на точке у меня за ухом.
– Нам нужно попытаться заснуть, иначе все выйдет из-под контроля. А у меня его почти не осталось.
– Х-хорошо, – ответила я с придыханием и положила очки на тумбочку возле себя.
– Спокойной ночи, Шекспир, – прошептал он, пробегаясь рукой вверх-вниз по моему животу.
– Спокойной ночи, Ромео.
Он хмыкнул в мои густые волосы, и они рассыпались по груди.
– Мне нравится, как звучит мое имя в твоих устах. Не думал, что такое вообще возможно. Наверное, это из-за британского акцента. Оно звучит правильно, как того хотел Шекспир. Никто не зовет меня Ромео, меня никогда не называли Ромео. Я этого не позволяю. Но, как ни странно, мне нравится, когда так меня зовешь ты.
Я попыталась повернуться, но его руки держали меня как в тисках. Тогда я поцеловала наши сплетенные руки и пропела:
– Что в имени твоем? Ведь то, что розою зовем,
И под другим названием хранило б аромат.
Так и Ромео, названный иначе,
Свои все совершенства б сохранил.
Ромео резко выдохнул и потерся своими бедрами о мои.
– Не надо… пожалуйста…
– Почему ты не позволяешь так себя называть? – спросила я, сопротивляясь его движениям.
– Длинная история.
– У нас есть время.
– Не сейчас, – категорично отрезал он, сжимая руки, и, лаская языком мою кожу, жарче потерся бедрами.
Борясь со своим желанием и игнорируя его протесты, я остановила руками движения его бедер и быстро сменила тему на более безопасную:
– Что у тебя написано на боку?
– Величайшее достижение не в том, чтобы никогда не падать, а в том, чтобы снова встать после того как упал. Это Винс Ломбарди.
Слова были сказаны будто о моей жизни. Я закрыла глаза и представила, как эти вдохновляющие слова повторяются в голове, словно мантра.
– Они прекрасны. Этот Винс Ломбарди, наверное, хороший философ. Почему я никогда о нем не слышала?
Он усмехнулся и игриво дернул меня за кончики волос.
– Что теперь? – раздраженно спросила я.
– Он был футбольным тренером. Очень известным футбольным тренером.
– Оу. Мне действительно нужно больше узнать о футболе.
Его хватка на моей талии усилилась.
– Мне бы этого не хотелось. На тебя не влияет вся эта шумиха вокруг того, что я играю в футбол, и я хочу, чтобы все так и оставалось. Лучше, чтобы ты не знала, как много это значит для здешнего народа.
– Ты правда не хочешь, чтобы я называла тебя Пулей? – подразнила я.
– Черт, нет.
– Что угодно, лишь бы ты был счастлив.
– Спи, Мол, – процедил он сквозь зубы, – или мы закончим тем, что предадимся занятию, которое сделает меня охрененно счастливым.
Мне пришлось прикусить губу, чтобы сдержать умоляющий стон, грозящий вырваться на волю.
– Еще один вопрос, и я буду спать.
Он вздохнул.
– Еще один. Но ты испытываешь удачу.
– Почему «Однажды»?
Роум напрягся. Я пробежалась пальцами по его руке, и он расслабился, поцеловав меня в шею.
– Потому что однажды я отсюда уеду. Однажды буду самим собой. Буду делать то, что хочу… однажды, – произнес он так тихо, что мне пришлось напрячь слух.
Мои глаза наполнились слезами из-за его душераздирающего ответа.
– Для тебя это всегда было так тяжело?
– Это уже два вопроса, Шекспир. Я согласился на один. Теперь спи.
Я сдалась, устраиваясь поудобнее в его сильных объятиях.
После пары минут раздумий, я сказала:
– Ромео? Я пока не хочу, чтобы кто-нибудь знал о нас. Хочу сохранить наши отношения между нами.
Он убрал руки с моей талии, медленно перевернулся и, сев на краю кровати, опустил голову на ладони.
– Понимаю. Тебе стыдно со мной встречаться. Пуля, чертов агрессивный квотербек, не подходит на роль парня, да? Но хорош для пары-тройки тайных перепихов…
