В любом случае это значит, что я могу хоть немного выспаться и отдохнуть перед очередным заседанием редколлегии.
Заседания редколлегии в понедельник утром редко бывают занятными даже в лучшие времена, а сегодняшний день никак нельзя назвать хорошим. Дело в том, что когда я проснулась от звука сношающихся носорогов, я долго еще лежала и размышляла о своем дерьмовом положении. Итак, я являюсь консультантом по любовным отношениям, который не имеет ни малейшего понятия о том, какими должны быть эти отношения в идеале. И даже представить себе не может.
О, когда-то я знала это великолепно.
И знала не хуже, чем что-либо другое. Это было для меня так же просто, как перечислить наизусть дни недели. Удачные любовные отношения, это когда:
У вас имеется взаимопонимание;
Вы делитесь друг с другом своими проблемами;
Вы доверяете своему партнеру;
Вы открыты перед ним;
Вы вместе составляете свои основные жизненные правила;
Вы любите друг друга;
Вы способны выполнять свои обязательства.
Ну, и что же здесь удивительного? Мы все это знаем, верно? Да нет, что касается меня, теперь я так о себе сказать не могу. Уже не могу. Всякий раз, когда я пытаюсь найти для себя ответ, я где-то застреваю. Или во мне что-то заклинивает. Что, правда, по большому счету одно и то же.
И она, конечно, это заметит. Вероника поймет, что я теряю свою сюжетную линию. И хотя она ничего не говорит об этом во время собрания, я вижу, что она решила оставить меня на десерт.
— Марта, перед тем, как ты уйдешь, я бы хотела переброситься с тобой парой слов.
Вот, видите? Я же вам говорила.
Вероника закрывает дверь, и мы остаемся с ней наедине.
— С тобой все в порядке? — интересуется она.
— Да. Все… м-м-м… прекрасно. А что?
— Ты в этом абсолютно уверена?
Я киваю.
— Дело вот в чем. Я просматривала твои последние ответы читательницам и заметила, что кое-где ты… не совсем в себе уверена.
— Неужели?
Она прищелкивает языком и тяжело вздыхает.
— Да, именно так. — Затем ее голос становится более сочувствующим: — Ты только не подумай, что я сую нос не в свои дела, но мне важно знать, все ли у тебя в порядке за пределами работы?
За пределами работы. Надо же! Честно говоря, я и не подозревала, что Вероника знает о существовании такого места и периода времени.
— М-м-м… э-э-э… А что ты имеешь в виду?
— Твою личную жизнь, Марта, твою личную жизнь. Ты можешь считать, что это не мое дело, но здесь затронута твоя профессиональная компетентность, а потому я имею право знать все, так ведь?
— Ну, наверное.
— Так как?
— Что — как?
— Ну, так ты расскажешь мне, в чем дело?
— Дело? Ни в чем.
— Как насчет любви в твоей жизни?
Я едва сдерживаюсь, чтобы не ответить ей «Да-да, конечно, я очень люблю жизнь», но вместо этого выдавливаю из себя:
— Все в порядке. (Перевод: это не твое собачье дело!)
— Ну, я имею в виду тебя и твоего парнишку. У вас все в порядке?
Парнишку? Парнишку?
— С Люком?
— Ну, да, конечно.
— М-м-м…
Скажи ей правду, Марта. Скажи. Не рой себе яму еще глубже, чем она уже есть.
Но в девяти случаях из десяти честность должна быть добровольной.
— М-м-м… Дела… — Говеные? Паршивые? Капут делам? Хуже не бывает? — Дела с Люком отличные. Да. Дела отличные.
— Отличные?
Господи, да отвяжется она когда-нибудь от меня или нет?
— Лучше не бывает.
Она так пристально смотрит на меня, как изучает десятилетнего ребенка мать, после того, как нянька наговорила ей о нем всяких гадостей. Только во взгляде Вероники нет ничего материнского. И в ее груди тоже. Да и в этом брючном костюме, в котором она почему-то становится похожа на Муссолини. Да и вообще в ней нет ничего от матери, раз на то пошло.
В этот момент звонит телефон.
— Вероника слушает… ага… ага… ага…
Она продолжает «агакать», а я тусклым взглядом обвожу ее офис. Как правило, здесь все опрятно и прибрано, как на кухне у Фионы. Сегодня кабинет представляет собой вместилище бумажного хаоса. Повсюду валяются пресс-релизы, контракты с внештатниками, прочитанные факсы, анонимные распечатки, фотопробы и даже распоряжения о приведении в исполнение приговоров о смертной казни. Вся комната забита ими. Только стены, на которых сверкает галерея обложек «Глосса», остаются неизменными.
Я снова переключаюсь на Веронику, которая теперь в стиле Мак-Энроэ вопит в телефонную трубку:
— Мать твою! Ты не можешь так говорить со всей серьезностью… нам нужен этот эксклюзив… хуже времени выбрать ты не можешь… нет-нет, все в порядке… конечно, мы выплываем… Насчет этого даже не беспокойся… ага… пока.
Она швыряет трубку, достает из сумочки таблетку и запивает ее остатками давно остывшего кофе.
— Гребаный урод! Педик! Урод сраный! — выдает Вероника.
— Может быть, я лучше… — И я кивком указываю на дверь.
— Да, пожалуй, — соглашается она. — Так действительно будет лучше.
Фиона встречалась с Дездемоной только один раз. Это было в день моего рождения, два месяца назад. Нас было немного: я, Фи, Дез, Алекс, Люк, Сайрадж, Стю, Карл и даже кто-то из «Глосса». Оглядываясь назад, могу сказать, что общество собралось не слишком гармоничное. Наверное, этим и объясняется тот факт, что праздник совершенно не удался. Сайрадж и Люк постоянно перебивали друг друга во время беседы. У Фи чуть не началась истерика, когда выяснилось, что она забыла свой кошелек в салоне Вуду, Люк и Дез потерялись в танцевальном зале «Фабрик», куда набилась куча народу, а Стю, накачавшись текилой, решил, что лучший способ уговорить нас перейти в бар «Лагуна» по соседству — это вывернуть свой желудок наизнанку перед швейцаром.
На следующий день я попросила Фиону высказать свое мнение насчет Дездемоны.
— Мне трудно судить о ней, — дипломатично ответила Фи. Но, думаю, что, если дело касается Дездемоны, тут и опытный человек окажется в затруднительном положении. Она становится все более и более непонятной даже для меня.
Ну, конечно, немаловажную роль в этом сыграла школа. И то, как она постоянно искусно и утонченно унижала меня. Словно ей всегда, еще в те времена, хотелось смахнуть меня со своего пути. А может быть, она и не такая уж плохая? То есть мне кажется, что Алекс никогда бы просто так не влюбился в отличницу-сучку. Да, характер у нее ужасный. Да, она может пройти по трупам для достижения своей цели. Но у нее было трудное детство. Когда ее родители разводились и играли в «перетягивание каната», она-то как раз и выступала в роли этого самого каната. Вот поэтому промежуток времени в два года (с одиннадцати до тринадцати лет) стал для нее одной длинной бессонной ночью. Не удивительно, что ей приходится постоянно изменять — себя даже еще чаще, чем это делает Мадонна.
