Ее шанс выпал однажды днем, когда они вместе поехали в Давос Плац. Зелеев хотел купить новую расческу – потому что его старая сломалась вечером, и он не успокоится до тех пор, пока не найдет ей замену. Конечно, что касается него, это не может быть просто любая расческа – какая ни попадя, жизненно важно, чтобы она была сделана в Англии, и если он не найдет здесь то, что ищет, то без всяких колебаний отправится в Цюрих. Амадеус и Александр отправились на весь день кататься на лыжах. Магги же чувствовала себя непривычно нехорошо, ей пришлось сидеть дома все утро. Прежде чем она решила ехать с Зелеевым.
К счастью, они нашли расческу Кэнт, которая как раз была ему и нужна, во втором же магазине, в который зашли, и у них осталась еще уйма времени до вечера. Они пошли в кафе Шнайдера. Зелеев заказал большой облитый шоколадом торт и хрустящие пончики в сахарной пудре, и какое-то время они сидели молча; русский ел уже второй кусок торта, а Магги с удовольствием уплетала пончики, запивая горячим чаем.
Зелеев заговорил первым.
– Ну-с, когда же это начнется?
– Что начнется?
– Допрос с пристрастием, – улыбнулся ей Зелеев. – Я ждал несколько дней. Ты была очень терпеливой.
Он увидел, как она покраснела.
– Не смущайся, ma chère.[17] Было очень просто заметить огонек решимости в глазах, когда ты впервые попробовала расколоть меня.
Магги посмотрела на него.
– Вы имеете в виду – насчет папы?
– Конечно.
– Просто я… – Она замолчала и прикусила губу.
– Продолжай, продолжай.
– Просто я его очень люблю, и мне невыносимо не знать ничего – быть бессильной помочь ему.
– Ты помогаешь уже тем, что любишь его, – сказал Зелеев.
– Но этого недостаточно, – Магги говорила тихо, хотя за соседними столиками не было никого. – Он должен иметь возможность вернуться домой.
– Твои родители в разводе, Магги.
– Но тогда, по крайней мере, он мог бы жить в Цюрихе. Я даже не знаю, где живет мой собственный отец. – Она глубоко вздохнула. – И он так напуган. Вы бы видели его – когда приехали и постучали в дверь. Он просто побелел и сразу побежал наверх, словно…
– Словно что?
– Словно его сейчас арестуют или еще что-нибудь похуже.
Она замолчала.
– И я уверена, что он не сделал ничего, чего надо было бы стыдиться. Не сделал. Не мог сделать.
Зелеев наклонился ближе.
– Никто не собирается арестовывать твоего отца. Пока он осторожен, все будет в порядке.
– Но почему он должен быть осторожен? Я не понимаю. Мне нужно знать, что произошло той ночью. Вы ушли вместе с ним – Вы должны знать.
– Мне нечего сказать тебе, Магги, – проговорил Зелеев мягко. – Твой отец – единственный человек, который может…
– Но он не станет! – перебила его Магги, забыв на мгновение свое желание говорить тихо. – И как я могу помочь ему, если я ничегошеньки не знаю? Моя мама сказала, что папа влип в скандал, что он – пьяница, что он навлек позор и бесчестие на нашу семью. Но я знала, что она лжет – это все не может быть правдой!
Она помнила каждое слово, произнесенное Эмили, и жгучую, мучительную боль, которую причиняло ей каждое слово матери, каждый его слог.
– А ты уверена, что справедлива к своей матери, Магги?
– Но она говорила про него такие ужасные вещи! Даже если и был какой-то странный случай, даже если папа и пил…
Она запнулась и ждала, что скажет Зелеев, но он молчал.
– Мой отец – хороший человек, – настаивала Магги. – Добрый. Помните, как он принес дедушке таксу – он знал, что Опи очень одиноко.
– Да, это доброта.
– Я думаю, что получилась ужасная несправедливость – похожая на то, что произошло с капитаном Дрейфусом.
Магги внимательно слушала в школе, когда они проходили дело Дрейфуса, и это чудовищное недоразумение запало ей в душу, и Магги мечтала о том дне, когда ее семья будет умолять отца простить их.
– Мне жаль тебя, Магги, – сказал Зелеев, – больше, чем ты можешь себе представить.
– Ну тогда, пожалуйста, расскажите мне! Вы были с ним. И вы были в моем доме поздно ночью. Я вас видела – видела, как вас увез Максимилиан.
– Ты не можешь не понимать, что это – личное дело твоего отца. У меня нет права решать за него и рассказывать кому бы то ни было. Когда он сам решит, что пришло время объяснить тебе все, я не сомневаюсь, он сам расскажет тебе. Сам.
– Но он все еще думает, что я слишком маленькая.
– Может, и так. Тебе нужно набраться терпения, ma chère, и думать о том, что важнее всего.
– А что важнее всего?
– То, что вы вместе, прямо сейчас – ты и твой папочка, и дедушка, высоко в горах, в этом чудесном месте.
– И вы тоже.
Он улыбнулся.
– И я тоже.
Он протянул руку и нежно сжал ее ладонь.
– Вы должны научиться жить настоящим моментом, Магдалена Александровна. У вас по-прежнему есть отец – вопреки всем, и вы гордитесь друг другом. И никто не может у вас это отнять.
Магги ничего не ответила. Внезапно она ощутила себя просто выжатой – словно вся ее энергия ушла в эту мольбу. И теперь, хотя к ней снова вернулось то же томительное и напряженное ожидание и тревога, к которым она привыкла за эти годы, у нее не было больше сил бороться. Она вдруг почувствовала себя очень усталой и, извинившись, вышла из-за стола и пошла вниз в туалетную комнату. Когда вернулась, смесь смятения, беспокойства и страха снова были в ее душе.
Зелеев вежливо поднялся, но она не села снова за столик.
– Мы уже уходим? – спросил он.
– Пожалуйста…
Лицо ее было бледным, с двумя алыми пятнами краски на щеках.
– Но…
Она запнулась.
– Что случилось, ma petite?[18] – Зелеев нахмурился. – Тебе нехорошо? Ты заболела?
– Нет, – сказала она. – По крайней мере, мне так кажется.
Не говоря больше ни слова, Зелеев заплатил официантке, взял за руку Магги и вывел ее на улицу. Свежий холодный воздух слегка оживил ее, но смятение осталось.
– Может, поедем на санях?
Ему нравилось звяканье колокольчиков и лошадиные запахи пролетавших мимо саней – они напоминали ему о тройках, дома, в старые, но незабытые времена.
Магги беспомощно огляделась по сторонам.
– Мне нужно в…
– Что тебе нужно? Ты что-то хочешь купить?
– Да, – кивнула она. – В аптеке.
– Обязательно.
Он все еще держал ее руку, и он хотел уже было повести ее по направлению к ближайшей аптеке, но Магги словно застыла на месте и не двигалась. Он взглянул вниз на ее лицо.
– Что-то случилось, n'est-ce pas? Ты уверена, что с тобой все в порядке? Тебе плохо?
Она покачала головой, и ее щеки залила жаркая волна краски.
– Я не больна, но…
Она смотрела на белую, заметенную снегом землю, чувствуя просто пытку смущения.
