в воздухе «иначе» Руслан даже не усмехнулся. – Борис Александрович Акулевский, — выговорил негромко, глядя мне в глаза, как будто ждал чего-то.
Акулевский… Фамилия эта была мне знакома, но сбитая с толку всем, что случилось накануне вечером, этой ночью и за последние минуты, я никак не могла связать ниточки. Акулевский… И тут меня словно под дых ударили.
— Акулевский? – переспросила я, хмурясь. Прижималась к Руслану, как будто бы он был единственной константой в закружившемся вокруг меня хаосе. – Он имеет какое-то отношение…
— Он его брат, — Рус прижал меня к себе так сильно, что воздух из лёгких окончательно вышибло. Пальцы на моём запястье снова сжались, я же с силой вцепилась в его джинсы. – Акулевский – второй человек в стране, Ева. Родной брат президента и его правая рука.
— Господи… – только и шепнула я.
В голове у меня плыло, сердце бешено гнало кровь. Теперь всё встало на свои места – аура опасности и власти, всегда окружающая Бориса, немое подчинение ему всех и вся, моя собственная уверенность в том, что в случае неповиновения он выполнит свои угрозы.
Облизнув губы, я опять коснулась живота Руслана. Теперь провела вверх, к его груди, по шелковистым, завитым колечками волосам. Обхватила его за шею, по-прежнему глядя в глаза.
— Моя сестра не должна ничего знать, — выговорила тихо. – Ты читал письмо, Рус. Ни Стэлла, ни даже Алекс ничего не смогут ему противопоставить, — качнула головой. – У меня нет прошлого. И ты тоже… Ты тоже забудь. Я никогда ничего не говорила тебе, слышишь? – сбивчивый шёпот одновременно с тем, как я приподнялась на носочки, с тем, как высвободила руку и обхватила его за шею уже двумя.
Коснулась его губ – вначале легко, почти невесомо. И тут же поцелуй стал совершенно другим. Руслан не дал мне и доли секунды – задрал свитер, п жёстко прошёлся ладонью по голым ягодицам, по пояснице, заставил раскрыть рот. Ноющие губы заболели сильнее, мелкие, напоминающие о ночи ранки напомнили о себе, но это не помешало мне ощутить прилив жара. Солнце щекотало кожу тёплыми лучами, ладони Руслана обжигали. Пах его мгновенно стал твёрдым. Ощутив выпуклость ширинки, я застонала и хотела было дотронуться до него.
— Через двадцать минут мы уезжаем, — хрипло выговорил он и, подхватив меня под ягодицами, посадил на стол.
Махом сдвинул в сторону кружку с недопитым кофе, коробку печенья. Через двадцать минут…
— Уезжаем? – я опять плохо улавливала суть.
— Я отвезу тебя в гостиницу, — он опять шарил по моим бёдрам. Сдавил коленную чашечку, приподнял ногу, заставив упереться в край стола, и встал между моих разведённых бёдер. Пальцами по чувствительной коже, по внутренней стороне бедра к плоти. – Возьмешь вещи и поедешь домой, Ева. К сестре, ясно тебе?
— Я не понимаю… — выдохнула и тут же застонала, стоило ему, раскрыв меня сильнее, дотронуться до складок. Нежно, совсем не так, как вчера. – Не понимаю, почему ты так хочешь, чтобы я уехала, – ухватила его за руку, пытаясь остановить. – Почему, Рус?!
— Тебе не нужно этого понимать, — пальцы его-таки проникли внутрь меня.
Я закусила губу. Вцепилась в его руку сильнее и тут же разжала пальцы, поймав на себе его прожигающий взгляд. Второй ладонью он обхватил мою шею. Опять провёл по плоти, теперь уже совсем легко, едва касаясь. Одно движение за другим. Ещё и ещё.
Толкнув, он заставил меня лечь на стол, раздвинул ноги. Как тогда на яхте… Но теперь он смотрел на меня. Гладил пальцами, заставляя кусать губы, сжимать руки в кулаки, и смотрел прямо в глаза.
— Я не уеду, — застонала я.
Он надавил на самую чувствительную точку, заставляя меня изогнуться. Обвёл подушечкой большого пальца, задрал выше свитер, оголяя живот.
— Руслан…
— Уедешь, — жёстко, одновременно с тем, как пальцы опять оказались внутри.
Влажная, я, как и ночью, чувствовала смешанное с болью наслаждение. Только теперь боль лишь подчёркивала его, оттеняла. Чёрная грань удовольствия, заставившая меня податься навстречу пальцам. Один сапог, соскользнув, ударился о пол, на стол запрыгнула кошка и, услышав мой стон, обеспокоенно мяукнула. Глупая…
Из-под полуопущенных век я смотрела на Руслана, он – на меня. Солнце освещало его плечо, скулу, но оно было бессильно разогнать черноту глаз.
— Да… — изогнулась на жёстком столе. Коснулась скрытой свитером грудью. Его пальцы ещё глубже, его взгляд – в мою душу. — Да… — царапнула его руку, подталкивая к себе.
Зарычав, он склонился надо мной, упираясь в стол. Так низко, что я видела линию, где край зрачка соприкасался с радужкой. Мой собственный горизонт.
— М-м-м…
— Ты уедешь, — зарычал, вгоняя пальцы яростнее. – Уедешь, Ева. Прямо сейчас, чёрт тебя подери.
Вместо ответа я обхватила его за шею. Притянула к себе и застонала в губы. Пульсация крови стала невыносимой, живот свело, колени ныли. Вкус его губ, моя дрожь, его пальцы… Вскрик, и его рычание вместе с новым проникновением пальцев. Уверенным и неспешным, не глубоким, как будто успокаивающим.
Меня накрывало всё новыми и новыми волнами удовольствия. Тепло проникло в каждую клетку, мышцы напряглись до невозможности, и тут же – блаженная, ни с чем не сравнимая истома.
Облизав пересохшие губы я, всё ещё дрожа, заставила себя открыть глаза. Руслан поглаживал меня между ног едва касаясь, продолжая удерживать где-то между сном и явью и, только поймав мой взгляд, резко убрал руку.
— Думаю, — просипел и отошёл от меня, — тебе стоит ещё раз воспользоваться раковиной, — усмешка в уголке губ. Только теперь особенно жёсткая, резкая. – У тебя десять минут.
10
Ева
— Я предупреждал тебя, что ничего не изменится, — раздражённо выговорил Руслан, когда мы отъехали от маяка на пару сотен метров.
Что это? Своеобразная попытка оправдаться? Или извиниться?
