взглянув на Сашу.
– Это вряд ли ей что-то прояснит, да? Она ведь еще не школьница? А я даже не знаю, в каком классе сейчас изучают число существительных.
– Так пойдешь с нами? – Даша решила выяснить то, что интересовало куда больше странных рассуждений.
Мужчина покачал головой.
– Как-нибудь в другой раз, милая. Не хочу мешать вам с мамой.
Саша вздохнула с облегчением: обед в подобной компании казался чем-то запредельным и совершенно нежеланным, а необычная настойчивость дочки не нравилась. Но та не собиралась уступать так быстро и уверенно заявила:
– Ты не помешаешь! Мама, правда?
Ей опять стало смешно, теперь уже от собственной беспомощности. Согласиться со словами дочки означало разрешить Дмитрию пойти вместе с ними в кафе, в противном случае она бы продемонстрировала свое откровенное недовольство его обществом. Вряд ли уместное поведение по отношению к начальнику. Пришлось собраться с силами и выдохнуть:
– Вы на самом деле могли бы… пойти с нами.
Макеев перевел на нее задумчивый взгляд.
– Я слышал, что с детьми так часто бывает: когда не можешь отказать, даже если сильно хочется, но не думал, что все настолько серьезно.
Что-то в глубине его глаз заставило смутиться. Их необычный цвет, которого она не встречала больше ни у кого? Мужчина стоял довольно близко, и Саша почему-то не могла заставить себя отвернуться. Рассматривала, гораздо пристальней, чем это было позволительно нормами приличия. Впервые задумалась о том, сколько ему лет. Он, безусловно, был старше ее, но пределов этой разницы уловить не получалось. Короткие темные волосы без намека на седину, кожа, почти не тронутая морщинками. Статный, энергичный мужчина, которому слегка за сорок или около тридцати пяти… Хотя, какая разница? Ей-то что до этого? И почему всякий раз в его присутствии что-то переворачивается внутри, и душа мечется в безуспешных поисках недостающего пазла?
Казалось, что комфортно за столиком кафе чувствует себя одна Даша. Она довольно быстро расправилась с обедом и уплетала десерт, демонстрируя отменный аппетит, которого частенько недоставало дома. Саша же почти не различала вкуса заказанных блюд. Впрочем, для нее это было не ново: пища давно превратилась лишь в средство поддержания сил. Но сейчас к обычному равнодушию добавилось что-то еще… Смущение от неожиданной компании? Она завидовала непосредственности и безмятежности дочери, которая продолжала безудержно болтать, чему не мешал даже набитый рот. Даша выпросила разрешения забрать подарки из камеры хранения и принялась посвящать Дмитрия в детали жизни своего игрушечного царства.
Мужчина же пытался быть вежливым и проявлять интерес к вещам, с которыми, похоже, столкнулся впервые. Саша могла лишь подивиться его дипломатичности. Он рассматривал игрушки почти с интересом, хотя и граничащим с растерянностью, старался вникнуть в то, о чем без умолку делилась с ним девочка, и при этом еще и поддерживал разговор с самой Александрой. Хотя разговором назвать это можно было с трудом: они обменивались ничего не значащими фразами, хорошо понимая, что стали заложниками ситуации. Маленькая девочка вынудила их оказаться рядом и единственная получала удовольствие от сложившейся ситуации.
– Мамочка, а почему он называет тебя Александрой Николаевной? Так ведь никто не говорит!
Даша оказалась права: все обращались к ней просто по имени, отчество оставалось довеском лишь на бумаге, и никогда прежде ни с кем в общении Саша не настаивала на его использовании. Макеев всего лишь выполнял ее требование, но теперь это выглядело нелепым и резало слух, а после заявления дочки стало еще и неловко: очевидность предвзятости к мужчине была налицо.
Дмитрий улыбнулся девочке:
– Взрослые иногда говорят так. Особенно в официальной обстановке.
– А что такое «официальная обстановка»?
Он моргнул, упираясь взглядом в лицо ребенка, и Саша рассмеялась, видя его недоумение. Привыкшая к Дашкиной бесконечной болтовне, и не подозревала до этого момента, что словами, еще и наивными детскими вопросами, так легко загнать человека в тупик.
– У Вас еще аппетит не пропал? Даша замучает кого угодно. Иногда не знаю, радоваться мне раскованности или плакать по этому поводу.
– Плакать точно не стоит, – мужчина сделался серьезным, но глаза наполнились какой-то теплой задумчивостью. – У Вас удивительная дочь, и ее искренности можно позавидовать. Кстати, лишь благодаря ей я увидел, как Вы улыбаетесь.
Волнение разлилось по телу, заставляя сердце забиться быстрее и высушивая губы, несмотря на то что она пила совсем недавно. Это был не комплимент, не заигрывание – простая констатация факта, но Саша почувствовала, как ей не хватает воздуха. Мужчина подошел слишком близко – не физически, но проник туда, куда она много лет не подпускала никого, кроме Павла. Затронул ее переживания, увидел смятение, которое так старательно скрывалось от всех. Это было неприятным, она словно оказалась раздетой в его присутствии: недопустимая вольность, случившаяся слишком неожиданно.
Проигнорировать сказанное или сбежать, чего хотелось гораздо больше, Саша не могла, и, вынужденная искать спасение в Дашкином любопытстве, склонилась к дочери.
– Солнышко, официальная обстановка – это когда люди вместе работают и мало общаются. Поэтому они и говорят так строго.
Даша нахмурила лобик.
– А на работе вы что делаете? Молчите целыми днями?
Макеев отвел глаза, в которых слишком заметно мелькнула усмешка, а девочка двинулась в своих рассуждениях дальше.
– Но сейчас ведь вы разговариваете! Значит, он может называть тебя нормально. Мне не нравится, что ты – Александра Николаевна.
Мужчина улыбнулся:
– Детка, но ведь твою маму и правда так зовут.
Даша покачала головой:
– Ее так никто не зовет. Только ты.
После этого заявления дочери у Саши возникло почти неудержимое желание схватить ту в охапку и бежать как можно дальше. Всего несколькими фразами Даше удалось раскрыть Макееву то, что женщина пыталась скрыть, пошатнуть барьер, воздвигаемый так тщательно. Теперь ему ничто не помешает вообразить, что она относится к нему иначе, чем ко всем остальным своим знакомым. Не самый лучший вывод, который начальник может сделать по поводу подчиненной. И кто знает, что мужчине на самом деле придет в голову!
Абсурдность ситуации лишила последних остатков самообладания, и Саша едва сдержала слезы. Как все глупо и бессмысленно, и как она слаба в своих ничтожных попытках просто выжить. Во что превратился ее мир? В добровольную тюрьму? В неизбежную обреченность подчиняться чужим правилам? У нее не хватает сил признать собственную неправоту, вот так, глядя в эти странные глаза, как будто проницающие насквозь.
А Макеев молчал, не переставая смотреть на нее. Когда-то во взглядах мужчин она умела читать восхищение, страсть, даже похоть, неподдельный интерес или скупое равнодушие. Доверившись любимому человеку, переняла от
