Мне бы восхититься скульптурным сложением торса парня, узкой, темной дорожкой волос, сбегающей куда-то вниз, гладкими, плотными бицепсами и рельефным прессом — я все же женщина и способна оценить непредвзятым взглядом сильное гибкое тело Ильи. Но вместо этого я с изумлением таращусь на мелкие капли пота, рассыпанные бисером по оголенной груди.
— Люков! — восклицаю, не в силах сдержаться. — Ты что там делал? С ума сошел! Декабрь на дворе, простудишься! — оглядываюсь по сторонам в поисках какой-нибудь теплой вещи, но нахожу лишь шерстяной плед, лежащий на спинке кресла. Делаю шаг, снимаю его и набрасываю парню на плечи…
Руки Люкова легко пресекают мой благородный порыв. В один миг перехватывают запястья и отводят от плеч. Плед падает к ногам, Илья отпускает мои руки, обходит стороной и холодно интересуется, уже из глубины комнаты:
— Как спалось, Воробышек? Вижу, не очень-то крепко, раз уж ты с рассветом на ногах. Что, клопы закусали? Или домовой измучил? Я смотрю, он от тебя ни на шаг.
Какие еще клопы? Какой домовой? Я поворачиваюсь к Люкову и растерянно наблюдаю за его смуглыми пальцами, перебирающими вещи в открытом ящике большого комода. Мысленно одергиваю себя, отводя взгляд в сторону, когда замечаю, что в течение целой минуты молча таращусь на заметную игру мышц на крепкой мужской спине.
— Спасибо, о-очень хорошо, — отвечаю, принявшись разглядывать висящую на стене фоторепродукцию знаменитой картины. — Нет, правда, Илья, замечательно спалось, — спешу уверить радушного хозяина, приютившего нежданную гостью. — Зря ты так. У тебя удобная кровать, и если честно, она куда лучше, чем у меня в общежитии. Я просто раньше выспалась, — пожимаю плечом, — вот и встала.
— Ну да, — хмыкает парень, задвигая ящик. Поворачивается и бросает на диван стопку чистых вещей. — Я видел, как ты выспалась. Советую завязывать с таким экстремальным сном, Воробышек. Это слишком, даже на мой взгляд.
Я бы хотела, но не могу пропустить упрек парня мимо ушей. Действительно, глупо получилось. К тому же я, кажется, не извинилась перед ним за то, что невольно испортила многообещающий вечер с симпатичной девушкой и навязалась со своими отсиженными конечностями на его кровать. Мне вдруг думается, что я совершенно некстати вчера оказалась перед дверью его квартиры. Что ничего не знаю о его личной жизни. Что, возможно (хотя и догадываюсь о характере парня завязывать непродолжительные, ни к чему не обязывающие интрижки), сама того не желая, могла послужить причиной разрыва более глубоких отношений. А вдруг? Ведь то, что девушка была не на шутку расстроена, я успела понять.
Не знаю, наверно, мама права, и я совершенно не умею владеть лицом. Я вздыхаю, поправляю очки, убираю за ухо выбившуюся из захвата шпильки непослушную прядь волос, переминаюсь с ноги на ногу и безуспешно подбираю слова: то ли для извинения, а то ли для благодарности. Все блуждаю взглядом по стене, перескакивая с предмета на предмет, не зная с чего начать, когда Люков внезапно не выдерживает и говорит сам:
— Довольно, Воробышек, хватит бичевать себя. Случилось так, как случилось. Мы все успели до тебя, если тебе интересно.
Я поднимаю взгляд и встречаюсь с темными глазами Ильи — карими и колючими. Мои щеки тут же опаляет жаром: от его откровенности и от того, насколько я для него прозрачна. Он смотрит на меня как всегда — хмуро и холодно, видно по-другому просто не умеет, и я в который раз смущаюсь под этим взглядом.
— Все равно неудобно получилось. Ты уж извини, Илья, — отвечаю, оглянувшись на звук скрипнувшей двери в кухню и выползающего в узкий проем кота. Сытно мяукнувшего при виде хозяина. Говорю, чувствуя неловкость. — Я, пожалуй, пойду. Скоро рассветет, да и пора мне, — поворачиваюсь в сторону прихожей, решив оставить парня одного — время подходит к семи, нежданной гостье пора бы уже и честь знать! — но он останавливает меня вопросом, лениво прозвучавшим в спину:
— Ты уже позавтракала, Воробышек? Вкусно пахнет.
— Нет, я… — собираюсь сказать, что если сейчас уйду, то вполне успею забежать перед первой лентой в общежитие и позавтракать с Танькой, но вдруг, уловив в лице парня едва наметившуюся кривую усмешку, хмурюсь. Спрашиваю осторожно и с подозрением:
— А что? Только не намекай, Люков, что хочешь кофе. Кофе вреден для здоровья, знаешь ли, особенно в больших количествах.
— Кофе? И не думал даже, — он разворачивается и невозмутимо проходит мимо меня в душ. — Давай чай, Воробышек, — повелительно бросает через плечо, захлопывая дверь ванной комнаты перед самым носом увязавшегося за ним кота. Повышает голос так, чтобы я услышала его из-за двери. — Сделай, и будет тебе к университету личное такси, а к зачетной неделе — счастье!
— Счастье?! — я стою и оторопело моргаю вслед наглецу Люкову. Растерянно оглядываюсь на дверь, не зная, что и думать. Похоже, парень решил не стесняться на мой счет, и, раз уж я под рукой, использовать по «договоренности» по полной программе.
Что ж, сама виновата, винить в том некого.
Он прав. Со следующего понедельника начнется зачетная неделя — время сдачи долгов и обивания в поклонах порогов кабинетов, и без помощи Ильи мне не справиться. Одних чертежей за мной висит семь штук! И с мыслью, что я использую его не меньше, а может, и гораздо больше, покорно бреду на кухню и ставлю на плиту чайник. Готовлю кружки и разливаю в них кипяток.
Оладьи вышли отменные — пышные, теплые и хрустящие, рагу — вкусным и ароматным, мне не стыдно за свою стряпню. Люков не жаден, и я с удовольствием угощаюсь за его счет. Хрущу четвертым деруном, запущенным в сметану, попивая дорогой чай и изредка поглядывая на молчаливо завтракающего Илью, когда мой телефон внезапно содрогается в виброрежиме.
— Да, Тань, — негромко отзываюсь я, поднеся аппарат к уху. — Привет.
— Привет, Женька! — восклицает Крюкова, как всегда наплевав, что на дворе стоит раннее утро и время для крика не самое подходящее. — Ты где? Едешь уже? — громко интересуется. — Я так и знала, что ты с ночевкой дома останешься! Серебрянского к нам в комнату протащила, представляешь? Прямо под носом у вахтерши! Вот зараза! Я его великодушно простила, а он мне всю ночь спать не давал, в любви признавался, дурачок. Жень, ты хлеб купи, если что, а то мы весь сожрали! И масло сожрали, ага. И даже сухари! А чё так тихо вокруг? — девушка смеется, но вдруг настораживается. — Ты вообще в автобусе или где? Же-ень?! Ау! Жень!
На кухне Люкова так тихо, что голос Таньки отчетливо доносится из динамиков.
— Тань, я не в автобусе, — признаюсь подруге, — но скоро буду. Пожалуйста, Крюкова, — прошу, прикрыв телефон рукой, — говори тише, утро же!
