Миронова прыснула, не глядя отставила бокал под столик и тогда уж вовсю расхохоталась — искренне и по-девчоночьи звонко.
Кажется, шампанское, которое ей явно понравилось, делало своё дело. Он пытался не тешить себя мыслью, что редкость услышать её настоящий смех — это целиком и полностью его заслуга.
Она отёрла выступившие на глаза слёзы и тут вдруг спохватилась:
— Вот же голова дырявая!
Андрей приподнял брови в немом вопросе, и она в ответ оттопырила надетую на ней футболку:
— Я же совсем забыла поблагодарить вас за футболки! Вы очень-очень меня выручили.
Он погладил взглядом её порозовевшее от шампанского лицо и очень постарался, чтобы голос звучал безразлично:
— Ерунда. Не за что.
— И ничего не ерунда, — она посерьёзнела. — Я их вам верну в целости и сохранности.
— Не сомневаюсь, — он успел придушить дикую фантазию, заставлявшую воображать, что она нарушит обещание и стащит одну из его футболок себе. Зачем-то. Просто так. На память.
Может, пора завязывать с шампанским?..
Может, и пора. Только сначала и он вернёт ей то, что задолжал.
— Я вообще-то тоже кое о чём забыл. О чём точно забывать не следовало.
Она выхватила из чаши увесистый мандарин и принялась его чистить — по гостиной поплыл свежий, ни с чем не сравнимый запах новогоднего цитруса:
— И что же это?
— Я должен извиниться.
— За что? — она разломила мандарин и половину протянула ему. — Просто у вас так много поводов для извинений, что тут требуется уточнение.
Андрей всё же позволил себе рассмеяться. Уму непостижимо. Эта женщина поселилась в его мыслях, как у себя дома. Ещё и вредничает.
— За то, за что вы влепили мне пощёчину.
Она опустила взгляд, но промолчала.
— Это было непростительно с моей стороны. Не знаю, что на меня нашло, — но он, конечно, знал. — В конце концов вы в отношениях, и позволять себе подобные выпады в ваш адрес мне не следовало. Пощёчина вполне заслужена.
Она покусала нижнюю губу, кивнула:
— Верно, заслужена. И… и неверно, нет у меня никаких отношений.
Он никогда бы не подумал, что это простое признание так на него подействует. Живущая где-то глубоко внутри зверюга так и прыгнула в охотничью стойку. Сейчас он чуял её особенно явно — во всём наверняка виновато шампанское.
Эй, потише, Волков, потише. Тормози.
Миронова тихонько вздохнула, после небольшой паузы закончив мысль:
— Но ситуации это не меняет: никого из этих ухажёров я поощрять не собиралась. От них одни проблемы.
Слышал? Это ничего не меняет. Ей никто не нужен. Угомонись!
Но, кажется, сегодня Волков Волкову был не указ.
— Не знал. Извините. Сожалею.
Она усмехнулась, но невесело, даже как-то угрюмо:
— Было бы о чём сожалеть…
Сквозь него будто колючую проволоку протянули, стоило только подумать, что могло вызвать у неё такую реакцию.
— Он вас… как-то обидел?
Миронова дёрнула плечом, будто одним этим жестом говорила, мол, да ничего особенного, но он кожей чуял, что это не так. Храбрится, только делает вид, что ничего серьёзного.
Андрей не стал давить. Знал, что с ней так нельзя, и был вознаграждён за пришедшую с опытом мудрость.
— Не знаю, насколько точно сюда вписывается слово «обида», — призналась она и потихоньку, будто ступала по тонкому люду, рассказала ему о том, каким отборнейшим говнюком оказался её бывший.
К концу её короткого рассказа, из которого — Андрей просто знал — она наверняка многое выкинула, а что-то смягчила, он едва ли не физически ощутил, как зазудели костяшки пальцев. Съездить бы этой гниде по его нахальной морде.
— И теперь вы гасите кредит?
Она кивнула.
— Сильно бьёт по кошельку?
Миронова замялась, и он отругал себя за настойчивость. Но ему нужно было знать, как по-настоящему обстоят у неё дела.
— Ну… где-то около… около половины зарплаты, наверное. Может, чуть меньше. На вторую половину живём. Но всякие премии и надбавки очень выручают, — она вдруг запнулась и затараторила. — Вы только не подумайте, что я исключительно из-за этого так стараюсь и на выходные иногда остаюсь. Мне действительно нравится моя работа.
— Не говорите глупостей, — почти сердито отмахнулся он. — Не стал бы я так думать. Но даже если бы это было и так, за что тут осуждать? Вы всю семью на себе тянете.
— Не думаю, что это какой-то подвиг, — отозвалась она безо всякого намёка на лукавство. — Это же родные и самые дорогие мне люди.
Как он мог бы помочь? После новогодних вызовет к себе кадровиков и финансовый. Организовать ей повышение? Или просто закидать премиями? Нет, лучше обратиться к нужным людям, всё разузнать про этот кредит и тупо его погасить.
Вот бы увидеть её лицо, когда она притопает в банк за объяснениями. И мысль об этом так его поглотила, что он имел неосторожность усмехнуться.
— Что же тут такого забавного? — она склонила голову набок, но вопрос прозвучал без упрёка. Кажется, она поняла, что он думал о чём-то своём.
Андрей приподнялся, мотнул головой и придвинулся ближе, чтобы разлить по бокалам остатки шампанского.
— В ваших словах — ровным счётом ничего. Просто думаю, у нас с вами куда больше общего, чем может показаться на первый взгляд.
Она была очень близко и смотрела на него очень доверчиво. Её будто и впрямь интересовал ход его мыслей.
— И в чём же наша с вами схожесть?
— Мы оба готовы на всё ради людей, которые нам небезразличны.
Он смотрел ей в глаза, чтобы она поняла, наверняка поняла то, что оставалось невысказанным. То, о чём он не мог позволить себе проболтаться.
Нежная бледная кожа на её высоких скулах подёрнулась розовым. Шампанское?.. Пожалуй, не только. Пожалуй, она его слышала. По-настоящему слышала.
— Кажется, в этом и смысл, — едва слышно, почти шёпотом проговорила она. — Если… если тебе кто-то дорог, сделаешь для него всё, что в твоих силах.
— Или больше, — в тон ей отозвался Андрей. Его взгляд соскользнул на её губы, наверняка сладкие от цитруса и шампанского.
— Или больше, — повторила она, будто по собственной воле падала в эту манящую пропасть следом за ним.
Его пальцы коснулись её подбородка ещё до того, как он сообразил, что протянул к ней руку. По телу прошла лёгкая дрожь, будто от тока.
Он никогда её не касался. Только в фантазиях, только во снах.
Нежная, гладкая, будто шёлковая…
Длинные ресницы опустились, скрывая от него её взгляд.
Он потянулся к ней всем телом, уже плохо соображая, что вокруг происходит. Склонился над ней…
— А… Андрей Влад-димирович, — прошептала она ему почти в губы. И дыхание невольно перехватило, когда ему в грудь упёрлись её ладони — сладко и больно, потому что прерывали то, от чего его отделяло мгновение и годы.
Он послушно застыл, выжидая.
— С-стойте, стойте, — лихорадочно шептала она. — Так нельзя…
Жестоко.
Он втянул ноздрями воздух, чуть отстранился, открыл глаза. Она, порозовевшая, с блестящим глазами, смотрела на него почти умоляюще. Будто он не поцеловать её собирался, а наказать.
— Мы же… нельзя же…
Вопросы излишни — ответ очевиден. Но ему требовалось время, чтобы договориться с самим собой, уговорить себя её отпустить.
— Нельзя, — повторил он и опустился до пошлой уловки, выигрывая для себя бесценные мгновения. — Почему?
Она возненавидит его за эту банальность?
Серые глаза смотрели на него почти умоляющие. Она тоже хотела?.. Она хотела этот поцелуй?
Она ведь никогда, никогда, ни словом ему не намекнула…
— Потому… потому что… Катя.
Верно. Верно. Она, конечно, права.
Отпусти её, Волков. Ну же. Ну же! Отпусти.
Он приказал себе. И пальцы разжались.
Пустота.
Миронова отстранилась, подскочила, засуетилась. Растерянная, сбитая с толку, будто не до конца понимала, где очутилась.
— Н-нужно… нужно посуду собрать…
— Оставьте, — хрипло приказал он.
Побыстрее и подальше бы её с глаз, иначе ещё секунда-вторая — и он за себя не ручался.
